* Данный текст распознан в автоматическом режиме, поэтому может содержать ошибки

ПСИХОАНАЛИЗ. Последователи Фрейда (как в вышеприведенном примере) на более поздней стадии и в таком случае быть направленной против объекта или против самого себя, причем как с защитной, так и с агрессивной целью. Таким образом, Я способно расщеплять само себя для предотвращения восприятия; проекция может затронуть объект, будучи бессознательно направленной на его разрушение, причем она, вероятно, воспринимается лишь фрагментарно или частично. Как уже говорилось, в первые три-четыре месяца жизни восприятие ограничено. Ребенок склонен смешивать ощущения, возникающие в нем самом, с восприятием матери или он вообще вряд ли осознает, откуда берутся его ощущения. Вследствие механизмов интроекции и вследствие проективной идентификации младенцу все кажется настоящим. Так, например, в обоих наших примерах с младенцами голод воспринимается не как отсутствие чего-то хорошего, а как наличие чего-то плохого; отделение переживается как боль и неудовольствие. Точно так же во время приносящего удовлетворение процесса кормления хорошая грудь воспринимается как внутренняя хорошая грудь, то есть как часть самого себя, которая служит источником приятного чувства. И наоборот, отсутствие материнской груди воспринимается не как таковое, а как наличие внутри себя чего-то плохого, травмирующего, чего-то, что мучает младенца и от чего он должен избавиться. В этом смысле удовлетворение от насыщения заключается как в устранении плохих, так и в создании хороших чувств. Изначально младенец не осознает свою обособленность, поскольку он воспринимает либо хорошую, либо плохую грудь в себе; в любом случае грудь является «вездесущей». Фактическое отделение в форме присутствия плохой матери или груди представляет собой для ребенка переживание, от которого он должен защищаться. Для иллюстрации этого последнего тезиса я бы хотела привести несколько фрагментов из занятий с девочкой в возрасте двух с половиной лет, которая проходила анализ в связи с проблемами кормления и сна, но прежде всего из-за своей чрезмерной привязанности к матери. Этот ребенок не только не допускал, чтобы его мать хоть на какой-то момент исчезла из поля зрения, но и почти постоянно заставлял ее к себе прикасаться. И несмотря на неудобства, которые возникали из-за этого, мать всегда шла на уступки, поскольку хотела избежать постоянных приступов страха. Когда Лиза, которая для своего возраста была очень маленькой, первый раз пришла на сеанс, она выглядела очень серьезной. Своим угрюмым выражением лица она производила впечатление пожилой дамы. С некоторым любопытством и с выражением определенного беспокойства она оглядывала врачебный кабинет. Я предложила ей ящик с игрушками, и очень степенно, неторопливо и осторожно она подошла к нему. Она вытащила различные игрушки и назвала их. Вдруг она достала какую-то игрушку, названия которой она не знала. Это был новый, еще не распечатанный рулон пленки. Лиза бросила недоверчивый взгляд на него, попыталась не обращать на него внимания и вернуться к другим предметам для игры, но ее глаза постоянно возвращались к рулону. Наконец она снова его подняла и бросила через всю комнату; она начала реветь, боязливо указала на дверь и хотела покинуть помещение. У меня создалось впечатление, что девочка пыталась, играя со знакомыми предметами, воспроизвести ситуацию, связанную с ее матерью, то есть с присутствующей и знакомой матерью, до которой она могла дотронуться и с которой она чувствовала себя комфортно. Но как только она столкнулась с незнакомым предметом, он ей снова напомнил об аналитике, который, как и предмет, был совершенно незнаком, и у нее тут же возникла тревога. Она попыталась справиться с этой внушающей страх ситуацией с помощью отрицания, отказавшись от нового предмета, словно его не существовало, повернувшись ко мне спиной и продолжая 98