* Данный текст распознан в автоматическом режиме, поэтому может содержать ошибки

Принуждение в неврозе и в обществе (Петер Куттер) ным, целиком зависимым от могущественных, как он их воспринимал, родственников, которых он боялся из-за нечистой совести. Но в глубине души он сам из чувства мести за то, что так часто оставался один, из чувства собственного всемогущества, из чувства радости борьбы и убийства стремился не просто угрожать другим, но и мучить, разрушить и даже погубить их. Эти ужасающие взаимосвязи не были бы осознаны пациентом, если бы происходящая в нем самом борьба в ходе анализа не превратилась в борьбу между ним и аналитиком. Именно из страха убить аналитика и боязни наказания ему часто хотелось прекратить анализ. Из-за этого он опаздывал и из-за этого должен был снова и снова наказывать себя, предупреждая ожидаемое наказание со стороны аналитика. Усиление агрессивного катексиса отношения ко мне в форме невроза переноса сочеталось с ослаблением невротических симптомов. Теперь можно было также установить связь с агрессивными импульсами того живого и, как считали, дерзкого и неугомонного мальчика, которым он когда-то был. Это его непослушание и упрямое сопротивление строгим воспитательным мерам родителей и стали причиной того, что пережитое в возрасте девяти лет пугающее событие, когда он стал свидетелем полового акта родителей, было воспринято как Божья кара за запретное желание восстать против отца и овладеть матерью. Ненависть маленького мальчика распалилась еще больше, когда он вдруг при свете увидел, как отец мучает — в представлении ребенка — и истязает любимую мать. Тогда впервые от ужаса и ярости он увидел перед глазами пламя — явления, которые он вновь пережил много лет спустя, в 17-летнем возрасте, когда перегрелся во время игры в настольный теннис или когда чуть не надорвался под тяжелой ношей: страхи, что упадет в обморок, что его что-то одолеет, что может упасть, что что-то случилось с головой, что не вынесет какого-нибудь страшного события. Как легко что-то может разрушиться, мальчик уже в четыре года видел собственными глазами, когда грузовик — в магическом мышлении ребенка посланный рассерженным Богом — врезался в автомобиль и убил водителя. Коитус родителей, который мальчик наблюдал в девять лет, и увиденная им в четыре года автокатастрофа сами по себе были столь ужасными, что Я маленького ребенка не могло с ними справиться, и никого не было рядом, кто мог бы поговорить с испуганным ребенком. Непереработанные и исключенные из речевой коммуникации, эти травматические переживания были отражены: вытесненный аффект страха, стремление к защите и безопасности, ярость из-за того, что его оставили в беде, изолировались друг от друга и сместились на другие, похожие события или превратились в свою противоположность. Так, из злости на отца образовалось преувеличенное послушание. В угоду ему он отказался от стремления к самостоятельности; он мечтал, хотя бы еще раз поехать за границу, спокойно сдать экзамен на аттестат зрелости, заниматься спортом, встречаться с девушкой, а уж потом попробовать себя на профессиональном поприще. Вместо этого он позволил втянуть себя в родительское дело, подавлял свой гнев и постоянно находился в страхе, что однажды этот гнев вырвется наружу и в убийственно-примитивной форме в самом деле наступит короткая развязка — с мертвыми на поле брани, как в конце шекспировской драмы. Поэтому он должен был все время контролировать свои импульсы, мыть руки; иначе произошло бы самое ужасное. На более поздней стадии анализа выяснилось, что за прорывающимися в поступках импульсами гнева в более глубоких слоях скрывались совсем другие желания. Пациенту снилось: он лежит на кушетке, мужчина, в котором из ассоциаций по поводу сновидения без труда можно было узнать аналитика, закапывает ему лекарство в глаза. Он боится, что тот его ударит или изнасилует. Но и в действительности близкие люди казались ему все более опасными. Рядом с ними он чув- 663