* Данный текст распознан в автоматическом режиме, поэтому может содержать ошибки

Заметки об анальной фазе (Паула Хайманн) Непосредственные наблюдения и аналитические исследования убедили меня, что в качестве чего-то хорошего и ценного воспринимаются отнюдь не сами по себе фекалии. То, что необходимо проводить различие между экскреторным актом и его продуктом, признано всеми аналитиками еще со времен Джонса (Jones 1948), однако ни сам Джонс, ни другие авторы не использовали эту идею при рассмотрении нарциссического качества анальности. В первоначальных формулировках Фрейда мы обнаруживаем соответствующее высказывание. Он говорил, что ребенок вначале не испытывает ни стыда, ни отвращения к своим экскрементам и оценивает их «как часть своего собственного тела». Если принять это всерьез, то мы должны исследовать ситуацию, в которой фекалии воспринимаются как часть собственного тела. Это ощущение пропадает, когда фекалии перестают быть теплым и мягким веществом, с которым сливается телесное Я ребенка. С этого момента ощущения, вызываемые фекалиями, становятся неприятными, а, согласно Фрейду, все то, что вызывает неприятное возбуждение, на примитивной стадии развития частью себя не признается. Когда экскременты начинают вызывать неприятные ощущения, ребенок нуждается в помощи матери. Точно так же экскременты вне собственного тела, опорожненные в горшок, уже не являются для ребенка частью собственного тела. С окончанием акта дефекации непосредственное ощущение от контакта фекалий и тела пропадает и между ними устанавливается дистанция. Грунбергер назвал этот переход от внутреннего к внешнему превращением фекалий в анальный объект. Можно отчетливо наблюдать, как ребенок с интересом и любопытством, но вместе с тем со страхом и недоверием разглядывает экскременты в горшке. Выражение лица двухлетнего ребенка, выказавшего перед испражнением определенное недовольство, нетвердым шагом подошедшего к матери и без слов сообщившего ей о своей потребности, как бы говорило: «Так вот что причиняло мне столько неудобств!» Однажды этот же мальчик, расставив ноги, встал над горшком и наклонил вперед свое тело, чтобы посмотреть, что из него вышло. Что же он увидел? Во-первых, как всегда, свой пенис, и на мгновение нечто, что упало. Малыш не сделал ни малейшей попытки потрогать затем свои экскременты, и я не думаю, что это было связано с послушанием. Возможно, раньше ему было сказано, чтобы он не дотрагивался до своих экскрементов. Но сколько раз ему говорили, чтобы он не брал огромный молоток, не ворошил огонь в печи, не мучил котенка и т.д. и т.д. — и все без малейшего результата. Раз ребенок не берет в руки свои экскременты, то не потому, что он такой уж послушный, а просто потому, что они ему не нравятся. Исходя из своих собственных — весьма ограниченных — наблюдений, я могу подтвердить заключение Шпица (Spitz 1949), что игры с экскрементами встречаются гораздо реже, чем другие аутоэротические действия, и что они указывают на наличие патологического фактора в жизни ребенка. Ребенок гордится своей продуктивной способностью, а не результатом этой задействованной способности. Я полагаю также, что ребенок не верит взрослому, если тот расхваливает экскременты словно какой-то подарок. Когда ребенка начинают приучать к опрятности (я не говорю о тех детях, которых с самого начала высаживают на горшок и которые, кстати говоря, неизменно позднее реагируют протестом), у него уже достаточно развито чувство реальности, чтобы понять, что хорошие подарки сохраняют, а не спешат выбросить. Я думаю, он относится к утверждению, будто его экскременты — это подарок, с той терпимостью, с которой дети очень часто воспринимают взрослых. Ребенок понимает, что мать его любит и радуется чему-то, что он сделал, и что не сами по себе экскременты приводят ее в такой восторг. Некоторые сообщения из хэмпстедских интернатов подтверждают негативное отношение детей к своим экскрементам, и это нельзя приписывать одному только 607