* Данный текст распознан в автоматическом режиме, поэтому может содержать ошибки

О процессе символообразования (Петер Орбан) И хотя вторая часть цитаты полностью лишает значения индивидуальное развитие, онтогенез, несколькими фразами ниже Фрейд решительно подчеркивает важность филогенеза, истории развития рода: он полагает, что имеет достаточно доказательств, «чтобы отважиться на следующий шаг и высказать предположение, что архаическое наследие человека включает не только диспозиции, но и содержания, следы воспоминаний о переживаниях прежних поколений» (там же). И в другом месте: «Во-первых, мы поставлены перед фактом, что сновидец располагает символическими способами выражения, которые он не знает и не может узнать в бодрствовании. Это столь же поразительно, как если бы вы обнаружили, что ваша служанка понимает санскрит, хотя вам известно, что она родилась в богемской деревне и никогда его не учила» (Х1, 168; ср. также: Phillips 1962, 79 и далее). Этому представлению, что и символику и процесс символизации у людей различных национальностей словно биологический субстрат определяет — подобно архетипам Юнга — филогенетическое наследие, противостоит иная позиция, которую Джонс формулирует следующими тезисами: «По причинам, изложенным мной в другом месте («Imago», 1, 1912), я считаю правильной противоположную точку зрения, а именно, что символика должна каждый раз создаваться заново из индивидуального материала и что стереотипия объясняется единообразием, царящим в душевной жизни человека в смысле тех устремлений, из которых берет свое начало символика, то есть из единообразия основополагающих и вечных интересов человека» (цит. по: Phillips 1962, 81—82). Такого рода объяснению поставляет доказательства и другая психоаналитическая проблематика: в рамках «учения о репрезентантах», где исследовалась связь между содержаниями значений и восприятий, было установлено, что дети идентифицируют вещи как одинаковые, даже если между ними имеется лишь отдаленное сходство. Ференци пишет: «Не подлежит сомнению, что ребенок (равно как и бессознательное) отождествляет две вещи на основании малейшего сходства, с легкостью переносит аффекты с одной на другую и обозначает обе одним и тем же именем. Такое имя, стало быть, является высококонцентрированным репрезентантом большого числа различных по сути, но каким-то (пусть даже самым отдаленным) образом сходных и поэтому отождествленных отдельных вещей» (Ferenczi 1913a, 101). Эту точку зрения можно обнаружить и у Фрейда, хотя он вновь обращается к человеческому филогенезу: «То, что сегодня связано символически, по всей вероятности, в древности было объединено понятийной и языковой идентичностью. Символическое отношение представляется остатком и признаком былой идентичности» (II/III, 357). При этом «былая идентичность» не обязательно — как у Фрейда — должна относиться к «древней» истории рода; эта «идентичность» может быть полностью объяснена и как то, что возникло в индивидуальном развитии, — подобное предположение мы встречаем у многих теоретиков, позицию которых можно выразить цитатой из работы Отто Фенихеля: «Другое удивительное свойство архаического мышления представлено символикой. Взрослые могут использовать символ, чтобы скрыть предосудительное бессознательное представление; представление о пенисе может репрезентироваться змеей, обезьяной, шляпой или самолетом, если представление о пенисе является неприличным. Символ является осознанным, символизируемое представление — бессознательным... Архаическая символика как часть дологического мышления и искажение посредством изображения вытесненного представления с помощью осознанного символа — это все-таки не одно и то же. Если при искажении маски- 539