* Данный текст распознан в автоматическом режиме, поэтому может содержать ошибки

Остроумие и юмор (Ганс Штроцка) Современного читателя больше всего поразит то, что Фрейд не разглядел и не предугадал ростков так называемого черного юмора — юмора особого, агрессивно-разрушительного типа, впервые возникшего лишь около 1920 года и используемого в качестве художественного приема главным образом в искусстве маньеризма и абсурда. Этот обзор отчетливо показывает, что Фрейд произвел отбор примеров, прибегнув к своим обширным знаниям литературы на разных языках, а также к беседам и случайным источникам. Пристрастие Фрейда к выдержкам из Гейне и Лихтенберга явно свидетельствует о склонности к интеллектуальной иронии как ведущей черте его понимания юмора. Очень ярко проявляются и такие особенности Фрейда, как увлечение словами с неоднозначным смыслом, любовь к созвучиям и игре слов. Видна также связь юмора с формами первичного процесса (сгущением, слиянием, смещением и унификацией), о которых он уже знал из работы сновидений. Непосредственная агрессия и непристойность лежат за пределами его сознательного круга интересов. Пристрастие Фрейда к еврейскому юмору с его мудростью и трогательной самоиронией объясняется, пожалуй, не столько личным интересом к этой теме в связи с еврейским происхождением Фрейда, сколько, скорее всего, свойственной всякому венцу любовью к еврейскому юмору, ибо отношение к Вене, сколь бы противоречиво оно ни было, все же являлось одним из мощнейших факторов, формировавших его личность. Биографы Фрейда сообщают о его юморе относительно мало, и пусть большая биография, написанная Эрнестом Джонсом, во многих отношениях была раскритикована как «парадное жизнеописание», мы все же сошлемся здесь на нее. Так, Джонс пишет о шести членах узкого кружка, так называемого «Комитета»: «все мы были с чувством юмора, но у самого Фрейда оно было особенно развито. Помню, как мы веселились, когда он сказал, что лучшим свидетельством признания психоанализа как теории было бы объявление на всех венских магазинах «подарки ко всем стадиям переноса». В Вене до этого не дошло, зато, я слышал, в Нью-Йорке так оно и было» (Jones 1962, 199). Образ самого Фрейда ассоциируется с представлениями о достоинстве, внутренней силе и стойкости. Однако Джоан Ривьере добавляет: «Наконец, этот во всех отношениях почтенный человек был наделен обворожительным юмором, который у него всегда был наготове и которым все его существо прямо-таки лучилось в разговоре, внушая утешительную мысль, что этот кумир — такой же смертный» (Jones 1962, 474). Среди черт характера Фрейда Джонс упоминает терпение, предусмотрительность зрелого человека, холодный скептицизм, который иные принимали за цинизм или пессимизм, мужество, непоколебимую честность, смелую фантазию и умение сопереживать. Однако далее он так пишет о Фрейде: «При всех своих достоинствах, которым мы в значительной степени обязаны за его огромный труд, его личность обладала вполне человеческими чертами, за которые друзья еще больше его любили. Неподражаемый сухой юмор его сочинений оборачивался в обычном общении очаровательной веселостью и способностью почти во всякой ситуации разглядеть нечто смешное; и хотя он умел быть терпимым и философски относиться к жизни, ему были присущи нетерпимость и резкость. Его шутки часто бывали злы и язвительны, он мог быть вспыльчив, мрачен и непримирим. Я бы не сказал про него также, что он легко выносил глупцов. Судьба заставляла его быть великим человеком в своих трудах; но в быту он жил как простой смертный, и этот образ жизни тоже находил прекрасным. Патологические типы и любые крайности были ему противны. Как мне кажется, нетерпимость Фрейда к религии и происхо- 313