* Данный текст распознан в автоматическом режиме, поэтому может содержать ошибки

ПСИХОАНАЛИЗ. Зигмунд Фрейд ЗАКЛЮЧЕНИЕ В этой статье была сделана попытка (насколько это возможно) представить многостороннюю личность Фрейда, используя его личную переписку с близкими ему и выдающимися людьми своего времени, прежде всего с пионерами психоанализа, писателями и учеными. Несомненно, чтобы возникший перед читателем образ стал более полным и завершенным, необходимо прочесть и другие письма. Тем не менее из немногих приведенных здесь писем уже можно судить о всей значительности личности Фрейда. Эти письма не только освещают основные этапы развития Фрейда на протяжении его жизни, но и демонстрируют то внимание, которое Фрейд готов был уделить каждому из своих корреспондентов. Они создают также портрет адресата, который вместе с Фрейдом задавал тематику и тональность этих документов, их интимность или отстраненность, но в любом случае ничто не заглушает голоса их создателя: язык и стиль Фрейда. Только человек, блестяще владеющий языком, мог написать подобные письма. «Спонтанная страсть к повествованию, врожденная чувственная любовь к слову, образность, чувство ритма и звучания, единство поэтического и бытового языка» — как сформулировал Вальтер Мушг (Muschg 1956, 164) — характерны не только для научных и культурологических работ Фрейда, но и для его писем. Впрочем, не вызывает удивления, когда уже в «Очерках об истерии» (1895) мы читаем: «...мне самому кажется странным, что истории болезни, которые я пишу, читаются как новеллы.» «Равновесие между глубокомыслием и весельем, между личностным и объективным» (Muschg 1956, 194), которое можно обнаружить уже в школьных сочинениях Фрейда и которое с самого начала выдавало великолепного прозаика, достигло завершенности на рубеже веков, в зрелые годы Фрейда и своего рода духовной просветленности в его стиле в старческом возрасте. Так, незадолго до смерти он писал Мари Бонапарт (Schur 1973, 668): 20, Мэрсфилд-Гарденз, Лондон, N W. 3, 28 апреля 1939 г. Дорогая моя Мари, Я давно Вам не писал, покуда Вы купались в синем море. Полагаю, Вы знаете причину и угадываете ее даже по моему почерку. (Перо уже не то, оно изменило мне, как врач и прочие наружные органы.) Мне плохо, моя болезнь и последствия лечения несут за это ответственность в непонятном для меня соотношении. Меня пытаются увлечь в атмосферу оптимизма: опухоль уменьшается, побочные явления скоро пройдут: Я в это не верю и не хочу обманываться... Любая случайность, которая могла бы сразу оборвать жестокий процесс, была бы весьма желательна. Должен ли я еще радоваться перспективе вскоре увидеть Вас в мае?.. Здесь, как и во многих других документах, вышедших из-под пера Фрейда, мы ощущаем: слова здесь не ради их самих, качество их звучания, завораживающая ритмика, создающая внутреннее равновесие, служат выражению и в конечном счете познанию. Вальтер Йенс, который сравнивает Фрейда с такими великими стилистами, как Касснер и Карл Краус, считает, что мы должны «быть благодарны» (Jens 1962, 63) Фрейду уже за одни его письма, а Гюнтер Блёккер (Blqcker 1967) говорит об этих томах писем как о «событии» 104. «Событии», поскольку благодаря им мы пережи- 132