* Данный текст распознан в автоматическом режиме, поэтому может содержать ошибки

Переписка З.Фрейда (Мартин Гротьян) Если бы я еще сохранил остатки веры во «всемогущество мысли», я бы не упустил случая обратиться к Вам с самыми сильными и сердечными пожеланиями счастья на ожидаемый остаток Ваших лет. Это глупое занятие я предоставляю необозримой толпе современников, которые вспомнят о Вас 15 мая. Однако я хочу сделать Вам одно признание, которое Вы из снисходительности ко мне сохраните при себе и не поделитесь им ни с другом, ни с посторонним. Я терзался вопросом, почему во все эти годы я ни разу не сделал попытки искать Вашего общества и завести с Вами разговор (не принимая при этом во внимание, приятно ли Вам самим было бы такое сближение). Ответ на этот вопрос содержит слишком интимное для меня прозрение. Мне кажется, я избегал Вас из своего рода боязни двойника. Дело не в том, чтобы я был так уж склонен идентифицировать себя с кем-то другим или чтобы я пренебрегал различием в дарованиях, которое отделяет меня от Вас, однако вновь и вновь, когда я погружался в Ваши прекрасные творения, за поэтическим блеском я различал предпосылки, интересы и выводы, которые мне казались столь же знакомыми, как мои собственные. Ваш детерминизм и Ваш скепсис — то, что люди зовут пессимизмом, — Ваша одержимость истинами бессознательного и импульсивной природой человека, отказ от обусловленной культурой надежности, сосредоточенность на оппозиции любви и смерти — все это волновало меня, словно неслыханная близость. (В небольшой работе 1920 года «По ту сторону принципа удовольствия» я попытался представить эрос и влечение к смерти как первичные силы, чье противостояние определяет всю загадку бытия.) Таким образом я пришел к ощущению, что Вы благодаря интуиции — собственно говоря, вследствие тончайшего самовосприятия — познали все то, что я открыл в утомительной работе с другими людьми. Более того, я полагаю, что по сути своей Вы глубочайший психолог-исследователь, столь честный, внепартийный и неустрашимый, как никто другой, а если б Вы им не были, Ваши творческие способности, чувство языка и талант к созданию образов вырвались бы на волю и превратили бы Вас в писателя, куда более угодного толпе. Мне всегда было свойственно отдавать предпочтение исследователю. Однако простите, что я ударился в анализ, но ничего другого я не умею. Теперь я знаю, что анализ — вовсе не метод завоевывать симпатию. Сердечно преданный Вам Ваш Фрейд. После этого письма оба почувствовали, что наступило время для личного знакомства. Таким образом, в течение шестнадцати лет подготавливалась встреча, которая состоялась в июне 1922 года. Последние письма датируются 1926 и 1928 годом, они свидетельствуют о том, что оба великих человека уже хорошо знакомы друг с другом. Фрейд, похоже, настроен меланхолически и заявляет, что ему все стало отвратительно. Место своей работы и одинокой жизни он называет своей «волшебной горой» 83. В соответствии с традицией переписываться в дни рождения 24 мая 1926 года, через две недели после своего семидесятилетия, Фрейд с явными признаками облегчения сообщает, что великий день прошел лучше, нежели он опасался. По поводу темы старения он замечает (H. Schnitzler 1955, 100): «С семидесятым днем рождения связано чувство великого освобождения. Наконец получаешь право на известный клич каменной колотушки — «ничего не случится». Странно, ведь это число — всего лишь условность..»» 1 1