* Данный текст распознан в автоматическом режиме, поэтому может содержать ошибки

Фрейд и его время (Юрген фом Шайдт) го лежит тезис о зле, заложенном в человеческой природе, — воззрение, нашедшее свое отражение у позднего Фрейда в его теории о влечении к смерти; вопреки Карлу Марксу, придерживавшемуся высказанного Жан-Жаком Руссо тезиса о «добром дикаре», которого испортило только общество (см. также статью Э. Федерна в т. II). Гораздо большее влияние на психологическое знание и мышление Фрейда оказали, пожалуй, писатели, в первую очередь Шекспир и Гёте, с которым он в значительной мере себя идентифицировал. Фрейд постоянно цитировал греческие трагедии, а также Шиллера, Гейне, Жана Поля и многих других. Достоевскому он посвятил свой очерк об отцеубийстве (1928). Собрание сочинений Людвига Бёрне подарили Фрейду еще на его 14-летие. (Могилы Гейне и Бёрне в Париже — единственные, которые он посетил на кладбище Пер-Лашез, — Jones I, 292.) Фрейд много читал, о чем подробно рассказывается в работах Петера Брюк-нера (Вгь ckner 1962, 1963). Он активно обменивался мыслями с Роменом Ролла-ном, Стефаном Цвейгом и Арнольдом Цвейгом. А Томас Манн, в своей речи «Фрейд и будущее», произнесенной по случаю 80-летия Фрейда, отдал должное как фрейдовским психологическим открытиям, так и его прекрасному немецкому языку. И, наконец, в одно время с Фрейдом в Вене жил Артур Шницлер, который в своих очерках и рассказах предвосхитил и отразил многие научные выводы Фрейда и которому Фрейд однажды написал: «Я хочу сделать Вам одно признание... Мне кажется, я избегал Вас из своего рода боязни двойника...» (H. Schnitzler 1955). Шведский литературовед Гуннар Бранделл в своей книге «Зигмунд Фрейд — дитя своего времени» (Brandell 1976) исследовал роль литературы во фрейдовском учении и убедительно доказал, что оно имеет глубокие корни во французском натурализме и скандинавском радикализме. Как мы видим, фрейдовское мышление формировали как представители древней исторической эпохи, так и его современники, как поэты, так и ученые. То же самое можно сказать о государственных деятелях и политиках, с которыми доводилось сталкиваться или о которых узнавал Фрейд, а также великих первооткрывателях. Когда Фритьоф Нансен достиг Северного полюса, Фрейд в письме к Вильгельму Флиссу восторженно отозвался о мужестве исследователя (Lehmann 1966). Наполеоновский полководец Массена произвел на него столь же глубокое впечатление, как и Моисей, вождь иудейского народа, а Наполеон и Ганнибал вызывали у него просто-таки безграничное восхищение. Тем не менее его работы определял прежде всего дух науки. Гений Ренессанса Леонардо да Винчи, которому Фрейд посвятил одну из своих глубоких работ (1910), был ему столь же близок, как и современник Альберт Эйнштейн («Почему война?», 1933). Именно модельные представления его времени о механике и физиологии стали прообразами его собственных психоаналитических моделей («психический аппарат»). А развивавшаяся в годы его юности и первых великих триумфов современная техника навеяла некоторые собственные мыслительные конструкции и термины, такие как «защитные механизмы», «катектическая энергия», «инерционный принцип» и многие другие. Но еще больше, чем все научные предшественники и современники, повлияли на него, пожалуй, те, кому он посвятил труд своей жизни: его пациенты. Косвенно уже брейеровская пациентка «Анна О.» (Bram 1973), но прежде всего «Ирма», центральная фигура первого по-настоящему проанализированного собственного сновидения (Grunnert 1975); затем «Дора», «маленький Ганс», «человек-крыса», «человек-волк» и многие другие (см. статью Мартина Гротьяна «Фрейдовские классические случаи»). Первый значительный кризис Фрейда в применении нового психоаналитического метода возник именно тогда, когда он понял, что 27 1