* Данный текст распознан в автоматическом режиме, поэтому может содержать ошибки

346 ЮСУПОВА. ясно, что она была жертвою личнаго на нее неудовольствия императрицы Анны 1оан-новны; но какая была вина княжны предъ императрицею — это осталось известно только eti, государыне, да знаменитому Андрею Ивановичу Ушакову, начальнику тайной канцелярии. 16 сентября 1730 т., спустя две недели поел4 смерти отца, княжна Ю. пзъ Москвы, изъ царскаго дворца, въ сопровождены сержанта, и солдатъ, привезена была въ Тлхвинх, въ тамоштй ВведенскШ девичЛ! монастырь и сдана на руки Тихвинскому архимандриту Оеодоспо, подъ начало мъ котораго находился монастырь, а поелйдюй лере-далъ ссыльную съ рукъ на руки нгумеюуЬ Дороеее, съ наказ о мъ—держать накрепко привезенную особу и никого къ ней не допускать. Игуменья не знала, гд'Ь поместить ссыльную, и потому оставила ее въ своей тесной келье; отвела ей небольшой у годъ за занавеской, поставила бедненькую кроватку, дача деревянный столъ и стулъ—вотъ л все, что имела княжна после дворца и после роскозшшхъ палатъ отца и матери, которая у нея одна осталась и одна о ней печаловалась.,Въ Москве, когда исчезла молодая Ю.. говорили, что она сослана за приверженность къ великой княжне Елизавете Петровне и за интригу, совместно съ отцомъ, въ пользу возведешя цесаревны на престолъ. Носились также слухи, что кнлжну постигла ссылка за покой наго отца, который, будто бы, въ числе прочихъ придворныхъ задумывалъ огра-ничеше самодержавия Анны Тоанновны. Всего же вероятнее, что княжна пострадала за намёрете приворожить къ себе императрицу Анну, на что мм цмйемъ указашс въ делахъ о Тимирязеве, хра- | нящнхея въ Государственномъ архиве; ¦•цесь, между прочимъ, находится указание на то, что княжна проговорилась на допросе о ворожейкахъ и бабахъ. Горе и тоска одиночества все более и более раздражали молодую ссыльную и довели ее до потери самообладания, до вспышекъ, что и погубило ее. Однажды она выдала себя при стряпчемъ Шпильки не. <Вратъ мой, кн. Ворисъ»—сказала она — «сущШ супостата, отъ его посягательства сюда я и прислана. Государыня царевна Елизавета Петровна милостива и премилостпва, и благонравна, и матушка государыня императрица Екатерина Алексеевна была I до меня милостива же, а нынешняя импе- ! ратрица до меня не милостива... Она вотъ въ какой монастырь меня сослала, а я вины за собою никакой не знаю. А взялъ меня брать мой Борисъ да Остерманъ, и Остерманъ меня допрашивалъ. А я на допросе его не могла вскоре ответствовать, что была въ беспамятстве... Ежели бы государыня царевна Елизавета Петровна была императрицею, и она бы въ дальнШ монастырь меня не сослала. О, когда бы то видеть или слышать, что она бы была императрицею!» Въ этомъ прпзнати она. между прочимъ, назвала монастырь «шин-комъ», и съ тёхъ поръ у княжны началась вражда съ моиастырскимъ начальствомъ, и игуменья стала теснить ссыльную. Начались дрязги, нодкапыванья подъ дёвушку; княжна не вытерпела и тайно отправила въ Петербурга Юленеву (приставленная къ ней наемная женщина, не принадлежавшая къ монастырскому штату). Мать-пгуменья хитро выведала о тайномъ отправлении Юленевой съ жалобой и предупредила опасность встречной жалобой на княжну и доносомъ на, ся поведете. Завязалось новое дело-это была уже и последняя развязка всей участи несчастной княжны. 25 января 1735 г.. въ пятый годъ жизни княжны въ монастырскомъ заточенш, когда Ушаковъ былъ съ докла-домъ у государыни, императрица передала ему две каюя-то записки и приказала взять въ тайную канцелярии женщину, содержавшуюся въ архлепискоискомъ доме знаыснитаго сподвижника Петра I, Новгород скаго apxiennciiona веофана Прокопо-вича, и, изеледовавъ все дело, доложить ея величеству о результатам нзеледова-шя. Женщина »та была—Юленева, а записки — письмо княжны къ Юленевой и письмо игуменьи Дорооеи къ секретарю веофана Проконовича, Козьме Родюнови чу Бухвостову. Письма были переданы императрице беофаномъ Прокоповпчемъ. который былъ друженъ съ Ушаковым?, и желалъ угодить государыне, выдавъ ей княжну, неизвестно за что засдулсившую крайнюю немилость императрицы. Въ письме къ Юленевой княжна спрашивала только о положен1и дела—и больше ничего; въ немъ не было никакой тайны, которая послужила бы обвинешемъ для ссыльной, какъ не было и ни одного резкаго слова о монастыре. Между темъ все письмо игуменьи къ Бухвостову—это полная обвинительная речь противъ несчастной