
* Данный текст распознан в автоматическом режиме, поэтому может содержать ошибки
270 ПУГИКИНЪ. кусствомъ, и онъ, возмущенный, въ своемъ произведении задаетъ вопросъ: «Къ чему, скажите mhi, хранительная стража? Или распяие—казенная поклажа, Й вы боитеся воровъ или мышей? Иль мните важности придать царю царей? Иль покровитель ствоиъ спасаете ыогучямъ Владыку, тершемъ в-Ьнчаннаго колючимъ, Христа, предавшаго послушно плоть свою Бичамъ мучителей, гвоздямъ и коихю?». Когда поэтъ писалъ эти строки, быть можетъ, онъ думалъ о своей судьбе,—его тоже распинали на глазахъ у всехъ и стерегли его, какъ «казенную поклажу» неизвестно зачемъ — быть можетъ даже изъ желанш «покровительствомъ спасти» его, «владыку, тершемъ венчаннаго колючимъ», Отрывокъ, названный «Изъ VI Пиндемон-те», еще разъ раскрываетъ намъ Пушкина, какъ искателя «независимости», — ребенкомъ онъ спасался отъ гнета гувернер овъ и родителей, въ Лицее воевалъ съ начальствомъ и воспитателями, юношей — онъ мечталъ о свободе политической, — теперь, на краю могилы, онъ посмеялся надъ этой «политической свободой»: республика подчиняла личность народу и потому тоже желанной свободы не давала. Онъ мечталъ о свободе личности независимо отъ Формъ правлешя. Иныя, лучшгя mhi дороги права, Иная, лучшая потребна мнЬ свобода! Зависать отъ властей, зависать отъ народа Не все ли наиъ равно? Богъ съ ними! Никому Отчета не давать; себ? лишь одному Служить и угождать! Для власти, для ливреи Бе гнуть ни совести, ни по мыс л овъ, ни шеи, По прихоти своей скитаться здйсь и тамъ, Дивясь божеетвеннымъ природы красотамъ И предъ созданьями искусствъ и вдохновенья Безмолвно утопать въ восторгахъ умиленья— Вотъ счастье.' Вотъ права! Въ стихотворенш «Молитва» поэтъ вы-разилъ лучпия настроешя своей просветлевшей души. Неизмеримое разстояше от-деляетъ это произведете отъ его безпут-ной «Гаврил^ады»: здесь, въ этомъ пере-ложеши великопостной молитвы вложено очень много чисто-пушкинскаго, выстра-даннаго, пережитого. Заключительный слова: «и духъ смирешя, терпешя, любви и целомудргя мне въ сердце оживи» — особенно трогательно звучать, если вспомнить, что стихи написаны 22-го шня 1836-го года, когда поэтъ взялъ на себя тяжелую обязанность сдержаннаго «наблюдателя» отношенШ Дантеса къ его жене. 14-го августа того же 1836 года написано грустное стихотвореше, проникнутое думой о скорой смерти. Поэтъ забрелъ на городское кладбище: оно противно его душе, какъ весь тотъ шумъ, суета и пошлость столичной жизни, которая угнетала его. И потянуло его на деревенское «кладбище родовое»,— где все полно «торжественпымъ покоемъ». Тамъ неукрашенныиъ могиламъ есть прос- торъ! Къ нимъ ночью темною не л'Ьзетъ бледный воръ; Близь камней вйковыхъ, покрытыхь желтымъ мохомъ, Проходить селянннъ съ молитвой и со вздо- хомъ, Наместо празднглхъ урнъ и мелкихь сирами дъ, Безносыхъ гешевъ, растрепаиныхъ харитъ Стоить широкий дубъ надъ важными гробами, Колеблясь и шумя. 21-го августа написанъ «Памятнакъ». Это—спокойное празнаше того, что много сделано, что жизнь прожита не даромь. Поэтъ верить, что его душа въ заветной лире переживетъ его «прахъ» и «тленья убежитъ». Поэтъ знаетъ, что слава его не померкнетъ, а будетъ рости и расплываться «по всей Руси великой». Главныя заслуги свои онъ виделъ въ томъ, что «чувства доб-рыя» вынесъ онъ изъ своей жизни и этими чувствами воодушевилъ лучппя свои созда-шя, а затемъ «въ жестошй векъ» воз-славилъ «свободу»—ту свободу личности, ради которой онъ боролся всю жизнь, и которую завоевалъ лишь ценой своей крови. Последнее лирическое произведете велп-каго поэта — отрывокъ, посвященный жене: Пора, мой другъ, пора! Покоя сердце просить, Летятъ sa днями дня, и каждый день увоситъ Частицу бьшя, а мы съ тобой вдвоемъ Располагаешь жить. И глядь — все прахъ: умремь! На свЪтй счастья н?тъ, а есть покой и воля! Давно завидная мечтается мнЬ доля, Давно, усталый рабъ, замыслилъ я побЪгъ Бъ обитель дальнюю трудовъ и чисты хъ н-?г ъ. Это — вар1ацш на мотивы выше помещенная стихотворешя «Странникъ».—Счастья на земле нетъ, есть «покой и воля», но в они были лишь въ мечтахъ поэта: онъ разсчитывалъ пхъ найтп въ деревне, но онъ ошибался,—деревня не спасла бы его— одна смерть освободила его и успокоила.