* Данный текст распознан в автоматическом режиме, поэтому может содержать ошибки

270 ПУГИКИНЪ. «О чемъ же горе?» «Жить неч^мъ до октября». — «Поезжайте въ деревню» — «Не съ чЫъ». Что делать? Надо взять имеше въ руки, а отцу назначить содержаше. Новые долги, новьи хлоиоты. А надобно: я желалъ бы и успокоить старость отца, и устроить д-Ьла брата». Изъ слйдующихъ пвсемъ видно, какъ тяжело легла эта обуза на плечи Пушкина, когда онъ взялся управлять разо-реннымъимйшемъ. «Если не взяться за имеше», писалъ онъ жене, «то оно проиадетъ даромъ: Ольга Сергеевна и Левъ Серг?е-вичъ останутся на подножномъ корму, а придется взять ихъ мне же на руки, тогда то наплачусь и напдйчусь, а имъ и горя мало. Меня же будутъ цыганить. Охъ, семья, семья!». Пушкину не доставало денегъ напеча-таше «Исторш Пугачевскаго бунта». На помощь поэту, по его просьбе (26-го Февр.), пришелъ Государь, и, по Высочайшему повеление отъ 16-го марта 1834 г., Пушкину было выдано на печаташе его труда, «заимообразно» изъ Государственнаго казначейства 20000 р. на два года безъ про-центовъ и вычетовъ. При этомъ, съ него было взято письменное обязательство о возврате этихъ денегъ къ сроку. 16-го апреля. H. Н. Пушкина съ детьми уехала изъ Петербурга къ роднымъ въ Калужское име-Hie «Полотнянный Заводъ» и «Ярополецъ», и между супругами возобновилась переписка. Въ этомъ году она особенно интересна, такъ-какъ тревожное настроеше Пушкина въ этихъ письмахъ порой доходить до того, что онъ уже не подделывается, какъ раньше, подъ уровень пони-машя своей жены, а прямо и резко выска-зываетъ свои тяжелыя думы; очевидно, и отношешя его къ жене перестали быть ровными: такъ, онъ однажды распечаталъ, въ ея отсутствие, ея письма. Если онъ по прежнему свои письма начинаетъ нежными словами, то кончаетъ иногда резкостями. По прежнему даетъ онъ жене разные «советы», но теперь въ этихъ со-ветахъ уже звучитъ раздражеше, даже озлоблеше. «Не читай скверныхъ книгъ дядиной библиотеки, не марай себе вооб-ражешя»... «Женка, женка! если ты въ эдакой безделице меня не слушаешь, такъ какъ мнё не думать.,,»—красноречиво пре-рываетъ онъ въ одномъ письме приступъ ревности. А она словно не понимала его; отправленная имъ въ деревню съ детьми едва ли не съ целью отвлечь ее отъ ухаживателей, завела таковыхъ и въ деревнЁ, среди соседей и по прежнему подробно доносила о своихъ успехахъ мужу. Въ отв$-тахъ своихъ онъ, очевидно, напрягалъвсе силы своей измученной души, чтобы сдержать приливъ раздражешя: «Просилъ я тебя по Калугамъ не разъезжать, да видно, ужъ у тебя такая натура... Кокетничать я самъ тебе позволелъ, но читать о томъ листъ кру-гомъ подробнаго оиосашя вовсе мне не нужно. Побранивъ тебя, деру нежно тебя за уши и целую, благодаря тебя за то, что ты Богу молишься на коленяхъ посреди комнаты». Поэтъ, очевидно, понялъ, наконецъ, чт0 за существо его жена,—и быть можетъ, въ это время изъ лучшихъ чувствъ, которыя когда то его воодушевляли, осталась теперь жалость къ этой пустой, безвольной и безличной матери семейства, которая не была ни его другомъ, ни хозяйкой. «Женщина, говорить Гальяни, est un animal naturellement faible et malade»,—¦ пишетъ онъ жене; как!я же вы помощницы или работницы? Вы работаете только ножками на балахъ и помогаете мужьямъ мотать. И за то спасибо». Теперь только, когда первыя очарования прошли, понялъ Пушкинъ, какой обузой была для него его прелестная жена. Это «сознаше» сказалось въ попыт-кахъ убедить себя и ее, что «зависимость» благотворна. «Никогда не думалъ я упрекать тебя въ своей зависимости, писалъ онъ жене; я долженъ былъ на тебе жениться, потому что всю жизнь былъ бы безъ тебя несчастливъ... Зависимость жизни семейственной делаетъ человека более нравственпымъ». Но если въ такихъ отвле-чевныхъ разсуждешяхъ онъ находилъ у тешете, то порою у него все-таки прорывался, «ропотъ»: «Неприятна зависимость,—говорить онъ, «особенно, когда летъ 20 че-ловекъ былъ независимъ. Это не упрекъ тебе, а ропотъ на самого себя». Особенно угнетали его по прежнему денежный и служебный «зависимости»: «Я не долженъ былъ вступать въ службу», пишетъ онъ жене, «и что еще хуже, опутать себя денежными обязательствами... Зависимость, которую яалагаемъ на себя изъ честолюёяяилнизъ нужды, унижаетъ насъ. Теперь они смот-рятъ на меня, какъ на холопа, съ которымъ можно имъ поступать, какъ имъ угодно. Опала легче презрешя. Я, какъ Ломоно-