* Данный текст распознан в автоматическом режиме, поэтому может содержать ошибки

270 ПУГИКИНЪ. ее въ томъ, что она, прекрасна: «гляделась ли ты въ зеркало», спрашиваетъ онъ, «и уверилась ли ты, что съ твоимъ лицомъ ничто сравнить нельзя на свете, — а душу твою люблю я еще более твоего лица»; рядомъ съ зтиыъ просьбы: «не стращай меня, женка, не говори, что ты искокетни-чалась, я прйду къ тебе, ничего не ус-п^въ написать, а безъ денегъ сядемъ на медь. Ты лучше оставь ужъ меня въ покое, а я буду работать и спешить». Въ другомъ письме онъ ей пишетъ: «Кокетничать я тебе не мешаю, но требую отъ тебя холодности, благопристойности, важности, не говорю ужъ о безпорочности пове-дешя, которое относится не къ тому, а къ чему-то уже важнейшему. Охота тебе, женка, соперничать съ гр. С..,—ты красавица, ты-бой-баба, а она шкурка». Въ письме отъ 30-го октября упреки носятъ более тревожный характеръ: «Ты, кажется, не путемъ искокетничалась», — пишетъ Пушкинъ; смотри, не даромъ кокетство не въ моде и почитается признакомъ дурного тона. Въ немъ толку мало. Ты радуешься, что за тобою... бегаютъ...; есть чему радоваться. Не только тебе, но и Прасковье Петровне легко за собою пр1учить бегать холостыхъ шаромыжниковъ... Вотъ вся тайна кокетства; было бы корыто, а свиньи будутъ}». Въ этомъ же письме есть характерная жалоба на то, что жена изменила прежнему «милому, простому, аристократическому тону и ведетъ себя не «comme il faut»; следуетъ шутливая угроза развестись съ нею: поэтъ, очевидно, вспоминалъ свою жену скромной, тихой девицей—красавицей, когда она впервые стала появляться въ московскихъ гос-тиныхъ. Но едва-ли онъ догадывался, что въ происшедшей съ женой метаморфозё онъ былъ очень виноватъ: своимъ раболепст-вомъ передъ ней и баловствомъ онъ раз-вилъ въ ней все дурныя стороны ея ограниченной души. Теперь оставалось или разорвать съ нею, или незаметно, шутливо-ласково направлять на путь истинный,— легкимъ унрекомъ, шуткой и жалобой; Пушкинъ, очевидно, предпочелъ второе: «Женка, женка!» пишетъ онъ ей 6-го ноября: я ёзжу по болыпимъ дорогамъ, живу по 3 месяца въ стенной глуши, останавливаюсь въ пакостной Москве, которую ненавижу—для чего?—для тебя, женка: чтобъ ты была спокойна и блистала себе на здо- ровье, какъ прилично въ твои лета и съ твоею красотою. Побереги же и ты меня. Къ хлопотамъ неразлучнымъ мущины не прибавляй безпокойствъ семейственныхъ, ревности etc. etc.». Но, очевидно, эти попытки затронуть тонкая струны сострадашяи признательности въ душё женыПушкинуне удались,—она по прежнему продолжаласвой образъ жизни и съ непонятною жестокостью подробно описывала его мужу. Около 20-го ноября Пушкинъ вернулся въ Петербургъ. Литературное творчество Пушкина за этотъ годъ выразилось въ цел омъ ряде стихотворныхъ переводовъ: изъ Аеенея, КеноФана КолоФонскаго, Мицкевича («Воевода» «Будрысъ и его сыновья») и под-раягаеШ испанскимъ романсамъ (Родригъ) и народнымъ песнямъ («Сватъ Иванъ, какъ пить мы станемъ», «Одинъ то былъ у отца, у матери единый сынъ», «Другъ мой милый, красно солнышко мое», «Царь увиделъ предъ собою», «Въ поле чистомъ серебрится»); изъ лирическихъ стихотворе-нШ, касающихся интимной жизни пушкин-скаго сердца, интересно только одно вышеприведенное: «Не дай мне Богъ сойти съ ума». Кроме того, въ этомъ году написана имъ «Сказка о рыбаке и рыбке», «Сказка о Мертвой Царевне», окончена повесть «Дуб-ровскШ» и начата поэма «Медный Всад-никъ» — произведете, сложившееся съ одной стороны, какъ результатъ изучетя личности Петра, а съ другой,—какъ отражете того пшрокаго оптимпстическаго м!росозер-цан1я, которое мирило Пушкина съ времен-нымъ, сдучайнымъ зломъ въ массе добра... Мелкое, личное—ничто передъ широкимъ, вечнымъ, общечеловеческимъ и даже общего сударственнымъ. Съ такой точки зре-Н1Я посмотрелъ Пушкинъ на несчастье Евгешя и осудилъ въ немъ дерзость муравья, возсташпаго во имя своего личнаго счастья. Съ такой широкой точки зретя могъ иногда смотреть Пушкинъ и на свою жизнь: тогда онъ прощадъ правительству мелие промахи во имя веры въ величие будущей Россш; съ такой точки зретя могъ онъ смотрёть повременамъ благожелательными очами на своихъ детей, вообще на молодое поколете: изъ узкихъ, эго-истическихъ рамокъ личнаго существова-шя поэтъ выросъ и приподнялся надъ современностью; и въ прошломъ, и въ настоящему и въ будущемъ готовъ онъ былъ находить разумное, прощать зло во имя