* Данный текст распознан в автоматическом режиме, поэтому может содержать ошибки

ПУШКИНЪ. 261 хотя и не злостное, а наивное, безсознатель-ное, но оскорбительное и крайне для него болезненное,—такъ какъ и передъ ней онъ чувствовалъ себя также въ оковахъ, снять которыя онъ тоже не былъ въ силахъ. Русская публика, русская критика, велвкосвёт-ское общество, мноие «друзья», отъ которыхъ Пушкину претило, все это окружило его целой сетью зависимостей, и все это не щадило его самолюб!я и дразнило легкомысленные отношешемъ къегопро-изведешямъ, легковесной критикой, прене-брежен^емъ, сплетнями, безтактньши шутками, укорами а советами. Понятно, какой ужасъ временами могъ охватывать поэта, по мере того, какъ все яснее и яснее онъ на-чиналъ сознавать свою безпомощноеть и свое рабство. Вотъ почему, при всей своей любви къ жене, не взирая на приступы ревности и даже раздражешя, онъ былъ способенъ на несколько месяцевъ бросать все:—семью и общество и ездить по окраи-намъ Россш подъ предлогомъ собарашя на месте матер1аловъ для своихъ науч-ныхъ и литературныхъ работъ. Мы видали уже, что историческими разысканиями въ архивахъ Пушкинъ занялся не по призванш, а ради увеличен1я средствъ къ жизни, а быть можетъ и въ разсчете на полу чете звашя «историографа». Для архивной работы у него не было ни навыка, ни способности, ни даже и особой охоты. Самый предметъ его первоначальныхъ изысканШ—Петръ Велишй вовсе не былъ для него освященъ темъ увлечешемъ, которое ученаго специалиста можетъ приковать къ усидчивому, безраздельному труду: потому-то Пушкинъ такъ легко отъ петровскихъ бумагъ переходилъ къ библиотеке Вольтера, къ бумагамъ о Суворове, о Пугачеве. По след шй восторжествовалъ надъ Петромъ:образъ мятежника и картины тогдашняго тревожнаго времени настолько захватили воображение поэта, что, наряду съ «Истор1ей Пугачевскаго бунта«, въ его голове стали неясно складываться, слагаться очертания его исторической повести,—первыя очерташя героевъ исодержа-шя «Капитанскй Дочки». Въ конце шля Пушкинъ подалъ проше-Hie о долгосрочномъ отпуске (сперва въ Дератъ для посещен!Я вдовы Карамзина, потомъ въ Нижегородскую деревню, Орен-бургъ и Казань), мотивируя его следую-щамъ образомъ: «Въ продолжете двухъ последи ихъ летъ занимался я одними историческими взысканный, не написавъ ни одной строки чисто литературной. Мне необходимо месяца два провести въ совер-шенномъ уединенш, дабы отдохнуть отъ важнейшихъ занятШ и кончить книгу, давно мною начатую, и которая доставить мне деньги, въ коихъ имею нужду. Мне самому совестно тратить время на суетныя занятая, но они доставляютъ мне способъ проживать въ С.-Петербурге, где труды мои, благодаря начальству, имеютъ цель более важную и полезную». Такъ кривилъ душой поэтъ, называя «суетными заня-Т1ями» свою литературную деятельность, а службу въ Петербурге «важной и полезной». Пушкину было разрешено съездить, куда онъ просился, но Государь изъявилъ желание знать, что побуждаеть его къ поездке въ Оренбургъ и Казань, и по какой причине хочетъ онъ оставить занятая, здесь на него возложенный» Получивъ разрешеше, поэтъ 18-го августа отправился въ Казань и Оренбургъ. Свое путешеств1е онъ подробно опи-сывалъ въ письмахъ къ жене: разлука смягчила накипавшее раздражеше, в тонъ этихъ писемъ опять прежвШ, грустно-неутешный, не переходящШ въ упрекъ,но ясно говорящШ, что непонятый человёкъ, при всей своей любви къ подруг! жизни, не нашелъвъ семье счастья и отдыхалъ вдали отъ нея.—18-го августа Пушкинъ вместе съ Соболевскимъ поехалъ по московской дороге. Сначала онъ хотелъ заехать въ Ревель, къ Карамзиными, но, въ видахъ экономш, решился ехать прямо въ Оренбургъ. По дороге онъ заехалъ въ Ярополецъ, имеше Гон-чаровыхъ, затемъ, въ Тверской губернш, — въ имеше ВульФовъ. Въ Москвё онъ про-велъ несколько дней, остановившись, какъ всегда, у Нащокина; виделся съ Чаадаевым^ Погоденымъ, Булгаковымъ, Суд1ен-кой, H. Н. Раевскимъ, а затемъ направился въНижнШ, Казань, Симбирскъ и 18-го сентября былъ уже въ Оренбург^. Въ Казани онъ свиделся съ поэтоиъ Боратынскимъ. Оренбургскую губернш Пушкинъ объе-халъ въ сопровожден^ В. И. Даля, а 1-го октября былъ уже въ Болдине, где и про-жилъ до половины ноября, Письма поэта за все это время относятся почти исключительно къ жене. Онъ засыпаетъ ее комплиментами и восторженными восклицашями въ роде: «addio, mia bella, idol mio, mio bel tesore»; уверяетъ