* Данный текст распознан в автоматическом режиме, поэтому может содержать ошибки

270 ПУГИКИНЪ. около когораго соединалъ бы писателей съ даровашемъ и такимъ образомъприблизилъ бы къ правительству людей полезныхъ, которые все еще дичатся, напрасно полагая его непр^язненнымъ къ просвещешю». Въ этомъ же письме онъ просилъ разре-шешя «заняться историческими изыска-В1ями въ нашихъ государственныхъ архи-вахъ и библютекахъ». «Не смею и не хочу взять на себя зваше исторюграФа послё незабвеннаго Карамзина»,—не безъ задней мысли оканчиваете свое письмо поэтъ; «но могу современемъ исполнить мое даваее желаше—написать исторш Петра Великаго и его васледниковъ до государя Петра III-ro». Рукою Бенкендорфа на оригинале этого письма написано: «Государь велелъ его принять въ Иностранную Кол-легш съ позволешемъ рыться въ старыхъ архивахъ для написашя исторш Петра Перваго». Не смотря на эту резолющю, на службу Пушкинъ поступилъ лишь съ 1-го января 1832г. Несомненно, эти предложения услугъ правительству вызваны были той «денежной тревогой», которая усиливалась все большей болыпе.Вечныя хлопоты о век-селяхъ, просьбы о деньгахъ и, повидимому, напряженвое усшие «творчества® ради денегъ, — вотъ печальная сторона «новой« жизни поэта... Если не разъ и раньше совесть его мучила, что онъ существуетъ на-счетъ своего вдохновешя («Разговоръ книгопродавца съ поэтомъ»), то теперь, когда поэтъ долженъ былъ писать и продавать сейчасъ же рукописи, онъ долженъ былъ чувствовать себя особенно тяжело. Къ этому присоединялось самое презрительное отношение къ той публике, которая должна была платить эти деньги. «Если бы ты читалъ наши журналы», пишетъ онъ Нащокину 21-го ноля, «то увидЬлъ бы, что все, что называютъ у насъ критикой, одинаково гадко и смешно... Ни критика, ни публика не достойны дЬльяыхъ возраже-нШ». 7-го октября онъ жаловался Нащокину: «Мне совестно быть неаккуратнымъ, но я совершенно раэстроился: женясь, я думалъ издерживать втрое противъ преж-няго, вышло вдесятеро». Но эти денежные разсчеты не омрачали еще счастья Пушкина,—онъ верилъ, что они переходящи, а его благополуч1е въ будущемъ обезпече-но. Эта вера давала ему силы утешать даже другихъ: Плетневу онъ писалъ 22-го шля: «Опять хандришь! Эй, смотри, хандра хуже холеры,—одна убиваетъ только тело другая убиваетъ душу. Дельвигъ умеръ Молчановъ умеръ; погоди умретъ ЖуковскШ, умремъ и мы, но жизнь все еще богата; мы встретимъ еще новыхъ знако-мыхь, новые созреютъ намъ друзья, дочь у тебя будетъ рости, выростетъ невёстой. Мы будемъ старые хрычи, жены наши старыя хрычевки; а детки будутъ славные, молодые, веселые ребята; мальчики станутъ повесничать, а девчонки сентиментальничать, а намъ то и любо. Вздоръ, душа моя, не хандри, холера на двяхъ пройдетъ, были бы мы живы, будемъ когда-нибудь и веселы!» Лето въ Царскомъ Селе въ 1831 г. было глухое, безлюдное: холера свирепствовала въ Петербу ргё;карантины, окружавпие Царское Село,народныя воляешя въ столиц!;, все это не могло способствовать подъему на-строешя. Но на частной жизни Пушкиныхъ эта отдаленность отъ тревогъ и даже отъ людей отразились особенно счастливо,—они вели тихое, уединенное существо ваше и виделись только съ Жуковскимъ да съ Александрой Осиповной Россетъ (впослед-ствш Смирновой). «По утрамъ, разсказываетъ она въ своихъ запискахъ, и ЖуковскШ, и Пушкинъ были каждый при своемъ деле: ЖуковскШ занимался съ Великимъ Княземъ алн работалъ у себя, Пушкинъ — писалъ». Усиленная работа въ своемъ кабинете, прогулка съ женой, яосещешя Россетъ —такова была однообразная и спокойная жизнь поэта летомъ 1831 г. Постоянное присут-cTBie Жуковскаго, этого умнаго, веселаго, детски - кроткаго и душевнаго человека, придавало тихую прелесть немногочисленному дружескому кружку. Добродушная шутка и незлобивый смехъ царили въ ихъ иятимныхъ собрашяхъ. Въ это лето, между прочимъ, оба поэта состязались въ обработке народныхъ сказокъ: ЖуковскШ написалъ «Берендея» и «Спящую Царевну», Пушкинъ—«Царя Салтана». Такая жизнь была Пушкину по дупгЬ. Чтобы быть вполне счастлавымъ, ему нужно было отделаться отъ расходовъ. Вотъ почему онъ несколько разъ въ пись-махъ къ Осиповой говорить о приобретены деревни Савкина, около Тригорскаго; тамъ онъ разсчитывалъ, очевидно, поселиться съ женой ради экономш. Отноше-яхя къ правительству у Пушкина до некоторой степени установились, хотя газеты