
* Данный текст распознан в автоматическом режиме, поэтому может содержать ошибки
240 ПУШКИНЪ. сподствовавтшй въ то время. Это былъ расп^въ, завещанный Французскою декла-мащею, которой мастероаъ считался Ко-кошкинъ. Вместо высоконарнато языка боговъ, мы услышали простую, ясную, обыкновенную и между гЬмъ поэтическую р^чь! Первыя явлен!я выслушаны тихо и спокойно или, лучше сказать, въ ка-комъ то недоумёнш. Сцена лЬтописателя съ Григор1емъ всехъ ошеломила. Мне показалось, что мой родной и любезный Не-сторъ поднялся изъ могилы и говорить устами Пимена, мне послышался живой голосъ русскаго древняго лето писателя. А когда Пушкинъ дошелъ до разсказа о пос'Ьщенш Кириллова монастыря 1оанномъ Грознымъ, о молитве иноковъ, «да ниепо-шлетъ Госаодь покой его душе страдающей и бурной», мы какъ будто обезпамя-тели. Кого бросало въ жаръ, кого въ оз-нобъ. Волосы становились дыбомъ. Не стало силъ воздерживаться: кто вдругъ вскочить съ места, кто вскрикнетъ, — то мол-чаше, то взрывь рукоплескании. Кончилось чтеше. Мы смотрели другъ на друга долго и потомъ бросались къ Пушкину. Начались объятЦ поднялся шумъ, раздался смехъ, полились слезы, поздравлешя.Эванъ, эвое, дайте чашу! Явилось шампанское, и Пушкинъ одушевился, видя такое свое действие на избранную молодежь. Ему ?р!"ятно было наше волненье. Онъ началъ намъ, поддавая жару, читать иёснио Стеньке Разине, какъ онъ плавалъ ночью по Волге на востроносой своей лодке, предисловие къ «Руслану и Людмиле».... Началъ разеказывать о плане для Дмитрия Самозванца, о палаче, который шутить съ чернью, стоя у плахи на Красной площади, въ ожиданш Шуйскаго, о Марине Мнишекъ съ Само-званцемъ... О, какое удивительное то было утро, оставившее слёды на всю жизнь. Не помню, какъ мы разошлись, какъ докончили день, какъ улеглись спать. Да едва-ли кто и спалъ изъ насъ въ эту ночь. Такъ былъ потрясенъ весь нашъ организмъ». Стоить припомнить впечатлительность, отзывчивость Пушкина, стоить вспомнить его славолюбхе, чтобы понять, какое лико-вате было въ его душе, Особенно, если онъ въ Москве неоднократно, въразаыхъ кругахъ, встречалъ таше пр1емы. Вероятно, даже сочинеше записки о народномь воспиташи забывалось подъ живымъ впе-чатлетемъ шумныхъ ycnexoBb. Въ ноябре поэтъ поехалъ въ МихаЙлов-ское и тамъ получилъ письмо отъ Бенкендорфа (отъ 22-го ноября 1826 г.). Въ письме было указано, что поэтъ не имелъ права читать свою трагедш, которая не была еще въ рукахъ императора. Язвительно-холодный тонъ письма и въ то же время безукоризненно вежливый тонъ его рисуютъ во весь роетъ человека, въ чьи руки попала судьба Пушкина: «Не имея отъ Васъ извёщетя о получеши моего отзыва (о томъ, что поэтъ долженъ все произведения представлять на разсмо-Tpimie государя), писалъ БенкендорФъ, я долженъ, однако же, заключить, что оный къ Вамъ дошелъ, ибо Вы сообщили о содержании онаго яекоторымъ особамь». Въ этомъ же письме БенкендорФъ спраши-валь, в^рны-ли дошедппе слухи, будто Пушкинъ читалъ въ обществе свою новую трагедш, не показавъ ее предварительно государю. Такимъ образомъ, Пушкинъ могъ понять, что даже за его разговорами быль установленъ негласный яад-зоръ. Теперь онъ долженъ былъ сознать свое положение,— ему оставалось только смириться, и онъ пишетъ извинительное письмо, посылаетъ свою трагедш и оговаривается, что роздалъ для печати несколько мел к ихъ сочииешй въ разные журналы, также не представивь ихъ на раз-смотреше ЕгоВвеличества, чтобы не безио-коить пустяками (29-го ноября 1826 г.). Въ ответь получилось письмо (отъ 9-го декабря 1826 г.), вь которомъ выражено было желание, чтобы присланы были и упомянутые «мелюе труды» его «блистательнаго пера». Такимъ образомъ, «почетяыя» цепи, наложенный на поэта, опутали его со всехъ сторонъ по рукамъ и по ногамь. Уже въ начале декабря 1826 года трагед1я была «разсмотрена» Государемь. Это «разсмо-трете» свелось къ тому, что онъ согласился съ «заыечашемъ на ко мед m о Царе Борисе и о Гришке Отрепьеве»,—иринад-лежащимъ перу неизвёстнаго лица и сохранившимся въ дблахъ ШОтделешя среди пушкинскихъ бумагъ. Уже 14-го декабря 1826 г. БенкендорФъ сообщилъ Пушкину, что Государь прочелъ комедш «съ боль-шамъ удовольств1емъ» и собственноручно написалъ следующее: «щатаю (sic), что цель Г. Пушкина была бы выполнена ее-либъ съ нужнымъ очищешемъ переде-лалъ комедш свою въ историческую по-