* Данный текст распознан в автоматическом режиме, поэтому может содержать ошибки

204 ПУШКИНЪ. ваемъ, что поэть свое дело сделалъ: «неподкупный гоюсъ его былъ чуткимъ «эхомъ» тогдашнихъ настроенШ русскаго общества; онъ уловилъ и удачно передалъ въ своихъ летучихъ сгихахъ тогдашшя политичесыя настроешя русскаго общества—пестрыя, неустойчивый, отъ глубо-каго негодован1Я легко переходивпия къ поверхностному вышучивант.. Какъ въ старину п-Ьвецъ не обязанъ былъ драться въ рядахъ друженниковъ, но въ своей niсне отражалъ лишь настроешя дружины, печальныя, радостныя, возвышенный,— такъ и яашъ юный поэть отозвался чуткой душой на своеобразвыя веяшя эпохи... Съ такой точки зр-Ьшя, все его стихот-ворныя шутки, даже его кощунственная «Гаврил^ада», прхобретаютъ высокую историческую данность. Это—пережитки того стараго вольтерьянства, которымъ жилъ XVIII в-Ькъ и который завершился у насъ Пушкинымъ. Впрочемъ, нетрудно заметать, что его шумный разгулъ и крикливое либеральничанье были вызваны не только способностью увлекаться настроениями, но въ такой же мере и желашемъ выдвинуться, обратить на себя общее внимаше: онъ, по собственному признаящ, слишкомъ рано »полюбилъ рукоплескашя»; однажды, на упреки родителей въ излишней распущенности, онъ просто ответилъ: «Безъ шума никто не выходилъ изъ толпы«. Итакъ, съ одной стороны самовозвеличиванье и презрите къ толпе, съ другой—искаше популярности все у этой же толпы — черты характерный, объясняющая многое во внешней жизни поэта. Еще въ Лицее общество товарищей делилось для него на «¦толпу» и на избран-никовъ. Теперь это дЬлеше сделалось сознательнее и ярче. «Черни призирай ревнивое роптанье»—поучаетъ онъ Каверина, понимая подъ «чернью» «благоразумных!» людей, которые неспособны были понять эпикуреизма ихъ м^росозерцашя. Друзьямъ онъ подавалъ советъ: <(давайте пить и веселиться, давайте жизнио играть, пусть чернь слепая суетится».—Но этой «чернью» были въ его глазахъ не только люди, вооруженные «благоразум1емъ»: высгшй светъ, закованный въ скучныя приличия, тоже былъ для него «чернью». Онъ аро-низируетъ надъ кн. А. М. Горчаковымъ за то, что тотъ былъ «питомцемъ модъ, большого света другомъ, обычаевъ блестя- щихъ наблюдателей». Въ «чаду большого света» онъ «скоро угорелъ», хотя его и тянула туда присущая ему слабость къ своему аристократическому происхождению. Здесь, въ этой среде, не было места для живой души; здесь, подчиняясь прнли-Ч1ямъ, «умъ хранилъ невольное молчанье», здесь, не зная свободы, «холодомъ сердца поражены», здесь «глупостью единой все равны». Вспоминая о евоеиъ пребыванш въ непр1Ятной среде, которая, очевидно, и сама негостеприимно приняла поэта, онъ восклицалъ: Я помню ихъ, дЬтей честолюбивыхъ, Злыхъ, безъ ума, безъ гордости сггЬснвыхъ, И, разгдяд^в-ь тирановъ модныхъ залъ, Чуждаюсь ихъ укоровъ и похвагь! Где хорошо себя чувствовали кн. Горчакову бар. Корфъ,—тамъ Пушкинъ уви-делъ лишь «украшенныхъ глупцовъ, свя-тыхъ невеждъ, начестныхъ подлецовъ».... Немудрено, что его тянуло въ «счастливую семью» «младыхъ повесъ», где умъ его «кипелъ, где въ мысляхъ онъ былъ воленъ», могъ «спорить вслухъ» и «чувствовать сильнее», где, наконецъ, онъ виделъ себя въ среде «прекраснаго друзей», Что такое было это «прекрасное», мы уже видела: это — независимость чувства и мысли, это — Ы1ръ, украшенный наслажден! ями жизни чувственной и идейной,.. Такимъ образомъ, «чернь» — это та среда, которая накладывала свое veto на свободное пользованье благами жизни. Приложимъ эту мерку къ той литературной жизни, въ которую окунулся Пушкинъ,— и мы поймемъ, что онъ ' долженъ былъ примкнуть къ «Арзамасу», къ тому лагерю, который требовалъ свободы, творчества, который шелъ противъ «Беседы любителей русскаго слова» и всехъ другихъ старове-ровъ - классиковъ. Пусть этотъ протестъ былъ неглубокъ и несерьезенъ, пусть онъ не носидъ характера борьбы принцишаль-ной и продуманной и сводился къ вышу-чиванью отдёльныхъ членовъ оппозищон-наго лагеря—Пушкинъ жадно, еще съ лицейской скамьи, упивался свежимъ настро-етемъ друзей - арзамасцевъ. Когда, по окончании Лицея, въ первой половине 1817 года, онъ полноправвымъ членомъ вступилъ въ Арзамасъ, онъ сделался од-нимъ изъ главныхъ застрелыцнковъ этого кружка, существовавшаго, впрочемъ, только до сентября этого года. Онъ служилъ ему