* Данный текст распознан в автоматическом режиме, поэтому может содержать ошибки

610 Б^ЛПНСКТЙ ришь о немъ. Въ перюдъ «абстрактнаго героизма» БелинскШ смутно чувствовалъ пдеалъ, но не находилъ ему выражевш, а жнть, какъ «вей», БелинскШ не могъ. Еау нужнабылатвердаяимогучая идеальная опора, каждый моменть своей жизни онъ стремился оправдать высокой целью, верностью святому назначены). Иногда ему казалось, что достигнуть этого идеала можно въ абсолютноиъ зиаюи. «Ищи Бога не въ храмахъ, созданныхъ людьми.»— ппсалъ онъ одному прштелго, объясняя ему свое тогдашнее богснонимаше,—«но ищи въ сердце своемъ, ищи его въ люб в ? своей. Утони, исчезни въ науке и искусстве, возлюби науку и искусство, возлюби ихъ. какъ ц-Ёль и потребность твоей жизни, а не какъ средство къ образованию и успЁхамъ въ свете,—и ты будешь бла-женъ; а кто достигъ блаженства, тогь носнтъ въ ceot Бога... Богь есть истина; следовательно, кто сделался сосудомъ истины, тотъ есть и сосудъ ВожШ; кто знаетъ, хоть уже ? любитъ, потому что, не любя, невозможно познавать, а познавая, невозможно не любить; Богь есть вместе и истина, и любовь, ? разумъ, и чувство,— такъ, какъ солнце есть виёстЬ и светъ, и теплота»... Такими мыслями жилъ Б&тинсеШ, когда встретился съ Бакувинымъ. Безпокойвый искатель истины, измученный, во не насыщенный долгемз размышлеюями, БелинскШ былъ тогда, къ тому же, потрясевъ тяжелой сердечной истор] ей: Велпишй увлекся молоденькой мастерицей, «гризеткой», и конечно взялся за ея соблагорожи-ванье» в умственное разввт!е, началъ посвящать ее въ красоты искусства, во изъ этихъ его старавЩ ничего не вышло, и намеченный имъ вдеалъ быстро превратился въ самую некрасивую ц неприглядную действительность. Эта пстор1я стоила ему долгнхъ душевныхъ мукъ; онъ готовъ былъ впасть, по его собствснны мъ словамъ, «въ бешенное взступленное отчаяше пли въ мертвую ашшю». У Бакуяиныхъ онъ отдохнулъ: его «душа смягчилась, ел ожесточеше миновало, и она сделалась способною къ воспр:ят1ю благихъ истинъ». Новое увлечев!е заменило прежнее: впервые въ жизни безпрштный БеливскШ поналъ въ хорошее женское общество, и—влюбился въ дочь Бакуппныхъ, Александру Александровну; любовь эта осталась неразделенной. Мнхаилъ Бакунинъ иссвя- тнлъ его въ философию Гегеля, которой онъ вскоре подчинился всецело, и она на время успокоила его ыятущШся умъ. «Мае было хорошо—писалъ онъ,—«такъ хорошо, какъ ? не мечталось до того времени: событие превзошло меру ? глубину моего созерцания ? монхъ предощущен'^... Я ощутить себя въ новой сфере, увнделъ себя въ новомъ Mipe: окрестъ меня все дышало гармошей и блаженствомъ, и зта гармошя ? блаженство частш проникли и въ мою душу. Я увиде.тъ осуществлев1е мопхъ понятШ о женщине; оиытъ утвер-дилъ мою веру... Я хотблъ въ Прямухине успокоиться забыться, ? до некоторой степени успе.тъ въ этомъ... Мои недостатки нравствен s ые терзали меня: сравнивая мои мгновенные порывы восторга съ этою жвзшю, ровною, гармоническою, безъ про-беловъ, безъ пустотъ, безъ падешя и воз-сташя, съ этимъ прогрессивнымъ ходомъ впередъ къ безконечному совершенству,— я ужасался своего ничтожества... Случалось целые дни, когда я... искалъ общества и, находя его, (гЬгалъ отъ него. Полною жизнш я жилъ только въ те минуты, когда увлекался спльнымъ жаромъ въ спо-рахъ н, забывая себя, видЬлъ одну истину, которая меня занимала»... О приподнятости и восторженности его въ то время можно судить по следующему месту въ цитнруемомъ письме, прекрасному въ своей наивности: «когда все собирались въ гостиной, толпились около рояля П пели хоромъ, въ этихъ хорахъ я думадъ слышать гимнъ восторга и блаженства у совершенствовав наго человечества, и душа моя замирала, можно сказать, въ мукагь блаженства, потому что въ моемъ блаженстве, отъ непривычки ли къ нему, отъ недостатка ли гармонш въ душе, было что-то тяжкое, невыносимое, такъ что я боялся моими дикими двпжешями обратить на себя общее внимаше.» Общество, встреченное имъ въ доме Вакуниныхъ, рисовалось ему въ свете этой экзальташв: «я былъ вполне блаженъ тЬиъ, что верилъ въ существоваше на земле безконечно-прекраснаго и высокаго, потому что ви-де.тъ своими глазами, виделъ передъ собою то, что доселе почиталъ мечтою, что давно почиталъ долженствовавшимъ существовать, но чему доселе не имелъ живой и сильной веры». Близый къ далекому отъ какого бы то ни было протеста «при-мирешю» съ действительностью, БЬлин-