* Данный текст распознан в автоматическом режиме, поэтому может содержать ошибки

162 АЛЕКСАНДРЪ I. Петровича. Массонъ, близко знавплй Александра. какъ бывпий его наставвикъ, предсказалъ это печальное явлен1е, основываясь на верной оценке характера Великаго Князя. Отзываясь, вообще, въ своихъ запискахъ съ похвалою о характере Александра, Массонъ жалуется, однако, на то, что онъ склоненъ поддаваться чужому вл1явш, и потому выражаетъ она-ceHie, что какой-нибудь наглый, невежественный и злой человека овладеете имъ и подчинить его себе. Дружба, связывавшая Александра съ Аракчеевыми не есть плодъ вреленъ Нав-ловскаго возрождешя Poccih; она началась уже въ конце царствования Екатерины. „Безъ блистательннхъ подвиговъ, безъ осо-бенныхъ даровашй отъ природы, не учившись ничему, кроме русскаго языка и математики, даже безъ техъ наружннхъ пр]ятностей, которая иногда невольно привлекаюсь къ человеку, Аракчеевъ умелъ, однакоже, одинъ изъ пятидесяти миллюновъ подданныхъ пршбрести неограниченное flOB-hpie такого Государя, которой имелъ умъ образованнейш!Й, и котораго свойства состояли преимущественно въ скрытности и проницательности". (Рукописный журналъ Михайловскаго-Да-вилевскаго). Какое-то таинственное дело, можетъ быть относящееся къ вопросу о престолопаслед1и, связало ихъ неразрывными узами. „У меня только и есть, что Вогъ да вы",—сказалъ однажды Аракчеевъ Цесаревнчу Павлу Петровичу въ Гатчине.—„Со временемъ я сделаю изъ тебя человека",—отвечалъ ему его покровитель, Императоръ Папелъ не забылъ своего обещан1я и съ воцарешемъ его открылось для Аракчеева обширное поприще для его экзерцирмейстерскихъ дарова-Н1Й. Вместе съ Т'Ьмъ онъ сделался не-оцененньшъ и необходимымъ советвикомъ Александра Навловяча въ сложныхъ яо-рядкахъ тогдашней службы, усеянной ва каждонъ шагу безчисленнымн подводными камнями. По настоятельной просьбе Цесаревича, Аракчеевъ съ предупредительною готовностью муштровалъ „хорошенько" вверенаыя Александру войска и не остав-лялъ полезными советами неопытнаго еще молодаго командира. „Я получилъ бездну делъ",—писал!, ему Александръ,— „изъ ко-торыхъ те, на которыя я не знаю, каюя делать решен1я, къ тебе посылаю, почи- тая лучше спросить хорошато совета, нежели наделать вздору".—„Прости мне, другъ мой, что я тебя безпокою, но я молодь и мне нужны весьма еще советы, и такъ я падЪюсь, что ты ими меня не оставишь? Прощай, другъ мой, не забудь меня и будь здоровь". Когда Александръ, въ ожиданш путе-шеств1я съ Государемъ по Россщ после ко-ронацш, узналъ, что Аракчеевъ будетъ съ ними, онъ тотчасъ ему нанисалъ: „Это будетъ для меня великое утешете и загладить некоторымъ образомъ печаль разлуки съ женою, которую мне, признаюсь, жаль покинуть- Одно у меня безпокойство, это твое здоровье. Побереги себя ради меня"! Всякая разлука съ Аракчеевымъ вызывала сожаление и сетовашя Александра. „Когда тебе совсемъ свободно будетъ, то приезжай сюда. Я жду тебя съ край-нимъ нетерпешемъ и пребываю ва весь векъ искреншй и усердный Александръ".— „Мне всегда грустно безъ тебя", пишетъ Александръ другой разъ. —„Ты мне крайне недостаешь, другъ мой, и я жду съ боль· шимъ нетерпешемъ той минуты, когда мы увидимся".—„Другъ мой, Алексей Андреевичу какъ я радъ, что ты арг?халъ, съ отненнымъ нетерпешемъ жду ту минуту, въ которую съ тобой увижусь". Не легко было, впрочеыъ, нъ то время Александру удовлетворять строгииъ гребовашямъ своего родителя. Взаим-ныя неудовольствия дошли до того, что однажды Цесаревичъ заговори л ъ даже въ 1797 году объ отставке и поверилъ эту тайну Аракчееву въ письме, относящемся, вероятно, къ августу месяцу: „Теперь я должепъ твое желаше исаолнить и сказать тебе, что меня очень хорошо сегодня приняли и ничего о прошедшемъ не упоминали: еще вчерась мне милостивые отзывы были чрезъ мою жену, такъ, какъ напримеръ, чтобы я не сердился на него и тому подобные. Впрочемъ, tie не пере-меняетъ моего желашя идтить въ отставку, но кь несчастью мудрено, чтобы оно сбылось*... „ прощай другъ мой, будь здоровъ и не забывай меня. Твой верный другъ". Въ другомъ письме, безъ числа и года, чи-таемъ следуюицй разсказъ о мучен1яхъ. которымъ подвергался Александръ: »Яхромой. Въ проклятой фальшивой тревог^ м-мялъ опять ту ногу, которая была уже помята въ Москве, и только что могу на