Суворов

Суворов, Александр Васильевич

(князь Италийский, граф Рымникский) - генералиссимус Российских войск, фельдмаршал австрийской армии, великий маршал войск пьемонтских, граф Священной Римской империи, наследственный принц Сардинского королевского дома, гранд короны и кузен короля Сардинского, кавалер всех русских и многих иностранных орденов, - родился 13 ноября 1730 г. в г. Москве, в приходе церкви св. Феодора Студита, у Никитских ворот.

Отец его, Василий Иванович, бывший в то время в чине подпоручика, - без связей, без громкого имени, - не рассчитывал на блестящее будущее ни для себя, ни для сына; всецело поглощенный службой и хозяйственными делами, он не мог уделять много времени сыну, тратиться же на учителей и воспитателей, по скупости своей, не хотел, хотя имел к тому возможность по своим материальным средствам (около 300 душ крестьян). Мать С., Авдотья Федосеевна (урожденная Манукова) не имела, по-видимому, никакого влияния на его воспитание.

Нервный, впечатлительный ребенок был таким образом в значительной мере предоставлен самому себе. О систематических занятиях при этих условиях, конечно, не могло быть и речи. Даже русскую грамоту С. усвоил лишь настолько, насколько это было необходимо для свободного чтения, ставшего с самого раннего возраста его любимым занятием. Читал он жадно, без разбора, без системы и руководства, все чаще удаляясь от сверстников, предпочитая их шумным играм - чтение, тесному мирку детской действительности - широкий мир грез, который открывали ему страницы его любимых книг. Образы великих людей, их бурная, полная величия и трудов жизнь, слава подвигов неотразимо действовали на богатое воображение мальчика. Редкий человек в раннем детстве не мечтал о славе; но у С., благодаря особенностям его щедро одаренной натуры и, прежде всего, уже сказывавшимся зачаткам несокрушимой впоследствии силы воли, мечты эти приобретают особо настойчивый характер. Вряд ли представлялось С. ясным в те дни, какой путь поведет его к славе. Кроме анекдотических рассказов, ничто не говорит нам, что военное поприще уже тогда приковывало все его мысли. Не говорят об этом и годы его молодости.

Отчужденность мальчика бросалась в глаза: сверстники смеялись над ним, отец сердился на "странности", грозил, но кончил тем, что махнул на него рукой.

Василий Иванович предназначал сына в гражданскую службу, но на одиннадцатом году жизни мальчика изменил свое решение и записал его в Семеновский полк. Виновником этой перемены принято считать генерала Ганнибала, знаменитого "Арапа Петра Великого", посетившего в этом году Суворова-отца и будто бы провидевшего в хилом и тщедушном на вид мальчике будущего великого полководца.

С. приходилось начинать службу в условиях неблагоприятных. Отец его не воспользовался своевременно правом, предоставленным дворянам записать сына сейчас же после рождения в гвардейский полк солдатом, что давало возможность к юношескому возрасту уже "дослужиться" до офицера и в этом звании вступить на действительную службу. Поздняя запись лишала С. этого преимущества: ему предстояло добыть офицерский патент солдатской службой.

22 октября 1742 г. С., в числе других недорослей из дворян, был "записан в л.-гв. Семеновский полк в солдаты сверх комплекта без жалования" и по силе указа Анны Иоанновны от 16 декабря 1736 г. уволен к отцу на два года для обучения "указным наукам". По ходатайству отца срок этот был продлен по 1 января 1747 г., а затем и до 1 января 1748 г. За это время (25 апреля 1747 г.) С. был произведен в капралы, по-прежнему сверх комплекта, без жалованья.

Программа "указных наук" была довольно обширна: "арифметика, геометрия, тригонометрия, планы геометрии, фортификация, часть инженерии и артиллерии, из иностранных языков, также военной экзерцеции и пр.". Но выполнения ее отнюдь не требовалось: подготовка обычно ограничивалась приобретением некоторых сведений по одному - двум указанным в программе предметам. С. имел возможность выделиться из общего правила. Отец мог дать ему некоторые познания по артиллерии, и особенно по фортификации, в которой был сведущ, дать кое-какое понятие о математических науках и "экзерцициях"... С иностранными языками С. ознакомился еще раньше. В общем же годы после записи в солдаты по характеру занятий и времяпрепровождению молодого С. вряд ли существенно отличались от предшествовавших.

1 января 1748 г. С. прибыл в полк и был прикомандирован к 3-й роте.

Положение тогдашних гвардейцев-солдат из дворян и в полку, и в обществе мало чем отличалось от офицерского. "Солдатская лямка" оказалась для С. не тяжелой, тем более, что в год его поступления в полк Семеновцы были заняты обстраиванием Семеновской слободы: учений было мало, а от работ С., как дворянин, был избавлен.

В полку С. видимо был на хорошем счету: он довольно быстро обогнал своих сверстников по поступлению. 22 декабря 1749 г. он был произведен в подпрапорщики, 8 июня 1751 г. в сержанты. Вместе с тем ни одна командировка, более или менее почетная, не миновала его, вызывая частые переводы из одной роты в другую. Так, 7 мая 1748 г. С. командирован в состав сводной команды Преображенского и Семеновского полков в Кронштадт для "провожания" корабля "Захарий и Елисавет", состоявшегося в Высочайшем присутствии при весьма торжественной обстановке; 16 февраля 1749 г. откомандирован в состав "Московской команды" полка, отправленной в первопрестольную по случаю "шествия" туда Императрицы Елизаветы; в Петербург 9 апреля того же года он был назначен бессменным ординарцем майора и кавалера Никиты Федоровича Соковнина, одного из "господ полковых штапов", пользовавшегося большим влиянием в полку; 5 марта 1752 г. был командирован с депешами в Берлин и Вену; вернувшись, в последних числах октября, он отбыл почти тотчас же с 1-м батальоном в Москву по случаю нового "шествия" туда Императрицы и оставался там до самого производства в офицеры. Мало привлекательного могла представить С. служба этих лет, сводившаяся к караулам и редким строевым учениям, лишенным к тому же всякого боевого характера: "метания ружьем", хитрые построения, церемониальный марш. Не удивительно поэтому, что особого рвения к службе он не проявлял. Резко выделяясь среди сотоварищей своим замкнутым, скромным образом жизни, своими усидчивыми занятиями, он пользовался, однако, всеми привилегиями солдата-дворянина: жил не в казармах, а на квартире дяди, капитана Преображенского полка; имел при себе дворовых; при передвижениях полка, как, напр., при командировке в Москву, совершал их не с полком, походным порядком, а отдельно, на перекладных. В Москве, во время первой командировки, он устроился чуть не на постоянное дежурство в "Генеральной Сухопутной гофшпитали", не сменяясь, вопреки правилам, по две и больше недель, а в последнее дежурство - даже 8 недель. Дежурства эти, при тяжелой караульной службе, которую нес полк в Москве, являлись отдыхом. Во вторую же московскую командировку С. значится в приказе по полку в числе провинившихся: сказался больным, чтобы избежать наряда. Характерно также, что С. воспользовался своим правом (как дворянин) обойти хозяйственные должности каптенармуса и фурьера; очевидно, в С.-солдате не было еще того стремления к близости к солдату, проникновению в его быт, которым отмечен С.-фельдмаршал, иначе он не отказался бы от должностей, дающих такую широкую возможность много видеть, много узнать в области солдатского обихода.

Производство в офицеры было несколько задержано общим застоем в производстве: иные солдаты из дворян по 11 лет дожидались офицерского патента. С. был выпущен 25 апреля 1754 г. - в полевые полки поручиком. 3 мая его производство отдано было в приказе по московской команде, а 10 мая того же года определением военной коллегии С. был назначен в Ингерманландский пехотный полк.

В полку он пробыл два года, но служил мало. Большую часть времени он проводил у отца, принимая живейшее участие в его хозяйственных делах. По-прежнему уделяя много времени на чтение, С. не только внимательно следил за литературой, но и сам пытался писать. В собраниях Общества Любителей Русской Словесности (при Шляхетном корпусе), которые он усердно посещал при своих наездах в Петербург, он дважды выступал даже в качестве чтеца своих произведений, составленных в излюбленной в то время форме - разговоров в царстве мертвых. Диалоги эти: Кортеца с Монтезумой и Александра с Геростратом, были в 1756 г. напечатаны в журнале "Ежемесячные Сочинения", издававшемся академией наук, под инициалами А. С., давшими повод впоследствии приписывать их Сумарокову; они крайне бедны мыслями, банальны и совершенно не литературны, что вполне понятно, так как С. не только писал, но и говорил очень неправильно. Во втором из этих "разговоров" С. старается разъяснить различие между стремлением к славе и жаждой известности. Выбор темы и трактовка ее представляют несомненный интерес именно как попытка оформить, оправдать, придать высший смысл тому стремлению, которое чувствовал в себе С. с самых юных лет.

17 января 1756 г. С. был назначен обер-провиантмейстером в Новгород; 28 октября того же года - генерал-аудитор-лейтенантом с состоянием при военной коллегии; 4 декабря переименован в премьер-майоры. Переход со строевой службы на хозяйственную нетрудно объяснить влиянием отца, имевшего к тому же крупные связи в интендантстве, где и сам он в то время занимал уже видный пост.

В начале Семилетней войны, в 1757 г. С. был командирован в распоряжение майора Гротенгейльма, заведовавшего этапным пунктом Курляндии (Либава), и ведал сплавом провианта к Мемелю, а по занятии Мемеля назначен туда обер-провиантмейстером. При движении Фермора на соединение с главной армией, С. поручено было организовать доставку ему провианта "сплавом", но, "по неспособности реки", наладить это дело не удалось. В 1758 г. С. был при формировании третьих батальонов в Лифляндии и Курляндии. Произведенный (в мае того же года) в подполковники, с переводом в Казанский пехотный полк, он привел в Пруссию 17 вновь сформированных батальонов и временно остался при армии, без определенного назначения. В корпусе князя M. H. Волконского был при занятии Кроссена в Силезии; в августе 1759 г. был очевидцем Куннерсдорфского боя. 31 декабря 1759 г. Высочайшим приказом, по представлению генерала кригс-комиссара кн. Шаховского, С. был назначен "к правлению обер-кригскомиссарской должности".

Но боевое призвание С., которое не могла пробудить караульная служба в столицах, парады и экзерциции, сказалось сразу, когда он попал в боевую обстановку. Обязанности интенданта уже не могли удовлетворить его. Уступая настойчивым просьбам сына, отец С. в феврале 1760 г. подал челобитную в Конференцию при Дворе Ее Величества о переводе сына в полевые войска, так как он "по молодым летам желание и ревность имеет еще далее в воинских операциях практиковаться". Василий Иванович был уже в то время лицом видным - главным полевым интендантом: просьба его не только была уважена, но С. оставлен был в действующей армия на генеральской должности - "генерального и дивизионного дежурного" при Ферморе.

В 1761 г., по просьбе генерала Берга, командира легкого кавалерийского корпуса, С. был назначен в его отряд, для исполнения обязанностей начальника штаба, и, под личным руководством Берга, в беспрестанных налетах и стычках, прошел первую свою боевую школу. Целый ряд дел отмечен ближайшим участием С., имя которого вскоре стало известно в армии как лихого партизана, "быстрого при рекогносцировке, отважного в бою, хладнокровного в опасности" (отзыв Берга). "Был под Бригом, - пишет С. в своей автобиографии, - при сражении Бреславском с генералом Кноблохом, и разных шармицелях, на сражении близ Стригау, при Гросс и Клейн-Вандрисе, где предводил крылом, и две тысячи российского войска четыре шлезских мили противоборствовали армии под королем Прусским целый день, а к ночи сбили их форпосты и одержали место своими; на другой день сими войсками чинено было сильное нападение на левое прусское крыло против монастыря Вальштат... Приближаясь к Швейдницу и окопу тамо Прусского короля, атаковал в деревне N прусскую заставу с малым числом казаков, и за нею на высоте сильный прусский пикет, которым местом, по троекратном нападении, овладел и держал оное несколько часов, доколе от генерала Берха прислано было два полка казачьих, которые стоящих близ подошвы высоты прусских два полка гусарских, с подкреплением двух полков драгунских, сбили с места в лагерь; отсюда весь прусской лагерь был вскрыт, и тут утверждена легкого корпуса главная квартира, соединением форпостов вправо к российской, влево к австрийской армиям; происходили потом здесь непрестанные шармицели, и среди разных примечательных, единожды под королевскими шатрами разбиты были драгунские полки, при моем нахождении, Финкенштейнов и Голштейн, гусарские Лосов и Малаховский, с великим их уроном. Когда генерал Платен пошел через Польшу к Кольбергу, легкий корпус вскоре последовал за ним; достигши оный, часто с ним сражался с фланков, и при Костянах напал на его лагерь сквозь лес, сзади, ночью, причинил знатный урон, принудил к маршу и разбил бы корпус, если б конные регулярные полки в свое время подоспели. Я был впереди при всем происшествии... Следуя против Ландсберга, взял я с собою слабый в сте конях Туроверова казачий полк, переплыли через Неццу, и в той же ночи шесть миль от Дризена поспели к Ландсбергу противным берегом Варты; немедля чрез ров вломились в городовые ворота, и передовыми казаками сурпренированы и пленены две прусские команды с их офицерами; потом, с помощью обывателей, сожжен Ландсбергской большой мост; прибывшее противное войско (корпус Платена) на другом берегу остановилось, но за нескорым прибытием нашего легкого корпуса, переправилось потом на понтонах, держа свой путь к Кольбергу. Отряжен я был от генерала Берха с казачьими полками и несколькими гусарскими для подкрепления, встретился с противным корпусом под Фридебергом: оной, маршируя на высотах, отозвался против меня всею своею артиллериею, под которою я разбил его фланковые эскадроны, и забрано было в полон от оных знатное число. Остановлял я Платена в марше елико возможно, доколе пришел в черту генерала князя В. M. Долгорукова, который потом прежде его прибыл к Кольбергу; наш легкий корпус остановился под Старгардтом. По некотором времени выступил оный к Регенвальду, в которой стороне было нападение на майора под Чарли, где я предводил часть легких войск: взят сей майор с его деташементом в полон. Но как г. Курбьер с сильным войском, при нашем обратном походе, спешил ударить в наш зад, где я обретался, принужден я был его передовые пять эскадронов с пушками брускировать с имеющимися у меня в виду меньше ста гусар и казаков, которыми действительно сии эскадроны опровержены были и оставили нам много пленных; успех оттого был, что Курбьер ретировался. Под Новгартеном предводя одну колонну легкого корпуса... с Тверским драгунским полком врубился в пехоту и сбил драгун; урон прусской в убитых и пленных был велик; взята часть артиллерии, подо мной расстреляна лошадь и другая ранена". При движении "знатной части прусского войска от Кольберга к Штетину... близ Регенвальда в бою с прусским авангардом с четырьмя эскадронами конных гренадер атаковал пехоту на палашах... весь сей сильный авангард... взят в плен, и его артиллерия досталась в наши руки. В последи я попал с ближним легким отрядом в расстоянии малой мили на прусских фуражиров, под самым их корпусом, где також сверх убитых много взято в полон". "В ночи прусской корпус стал за Гольнау, оставя в городе гарнизон; генерал граф П. И. Панин прибыл к нам с некоторой пехотой; я с одним гренадерским батальоном атаковал вороты, и, по сильном сопротивлении, вломились мы в калитку, гнали прусской отряд штыками через весь город, за противные вороты и мост, до их лагеря, где побито и взято было много в плен. Я поврежден был контузией в ногу и в грудь картечами, одна лошадь ранена подо мной в поле". В августе 1761 г. С. был назначен временно командующим Тверским драгунским полком: блестящая деятельность полка при преследовании Бергом принца Виртембергского окончательно упрочила сложившееся у главнокомандующего мнение о С. как офицере, "который хотя и числится на службе пехотной, но обладает сведениями и способностями чисто кавалерийскими" (отзыв Румянцева). Сдав в ноябре Тверской полк, С. принял опять-таки во временное командование Архангелогородский драгунский.

В начале 1762 г. С. был командирован из армии в Петербург, где и оставался некоторое время без определенного назначения. 26 августа того же года был произведен в полковники и получил командование Астраханским полком, а затем - 6 апреля 1763 г. - Суздальским пехотным, сменившим Астраханцев на петербургской стоянке. В Суздальском полку в виде опыта введено было обучение по новому, еще не утвержденному уставу; опыт дал прекрасные результаты, благодаря настойчивым трудам С., и уже осенью того же года на произведенном Императрицей смотру полк представился блестяще.

В 1764 г. полк вернулся на свои квартиры, в Новую Ладогу, и С. открылась возможность, не отрываясь постоянными караулами и нарядами, приступить к систематической работе над боевой подготовкой полка.

Опыт семилетней войны не мог пройти бесследно для C. Он явился на театр военных действий хорошо подготовленным теоретически. В штабе, при Ферморе, где на его глазах двигались главные рычаги механизма армии, от наблюдательного и тонкого ума его не могли ускользнуть отрицательные стороны тогдашней военной системы и "кабинетной стратегии"; бессильные попытки уловить в схемы и диспозиции все неуловимое богатство возможности и случайностей, вялость и мудрствования, непростительная медлительность, губившая всякий успех в зародыше - нашли у С. достойную оценку. Тем резче был для него контраст перехода из штаба в поле, от бумаги к делу, из главной квартиры - в летучий отряд, где расчет тактики часто заменялся инстинктом охотника, логика - смелостью. Впечатление этого перехода было слишком сильно и увлекло С. в крайность, приведя к полному почти отрицанию всякого "методизма" и переоценке значения смелости - "натиска". В его глазах в то время "натиск" заслоняет "глазомер": он не явился, как в позднейшей системе С., элементом, подчиненным глазомеру, но самодовлеющим и при том главным, первым, основным. Это преобладание смелости над глазомером служит характерной особенностью и ближайшего периода боевой его деятельности в Польше.

Полагая основой успеха смелость - смелость полководца, приводящую его к принятию решения наиболее невозможного теоретически ("теория невозможного"), и смелость солдата, без колебаний и страха выполняющего это решение, - С. должен был, естественно, придавать решающее значение нравственному элементу. В его системе подготовки войск работа над душой солдата становится на первое место. Но для успешности ее надо было знать эту солдатскую душу, надо было сродниться с солдатской массой, понять ее и найти понятные для нее слова. И С. за годы командования полком действительно сумел сродниться со своими Суздальцами. Проводя все свое время среди нижних чинов, будучи, по его собственным скован, "майором, адъютантом, до ефрейтора", С. вынес из опыта этих лет то глубокое знание солдата, его психологии, в котором вся тайна его удивительного, неотразимого влияния на солдатскую массу. Тот же боевой опыт убедил С. в полной непригодности широких эволюций, сложных уставных построений, красивых на плацу, но не применимых в поле. Без сомнения, не сразу далась ему "трудная простота", тайна которой с такой полнотой вскрыта им впоследствии. Занятия не были еще приведены в систему, не велись по строго определенной программе. В "суздальском учреждении", как называл С. свой метод работы над полком, не было и признака "устава"; устав оставался прежним, но, пользуясь той свободой, которая в екатерининское время была предоставлена полковым командирам, С. отбросил все уставные "чудеса", сохранив только простейшие и необходимейшие приемы и построения. Свои учения, всегда короткие, он вынес в поле, в лес; переходя с полком реки, маневрируя по ночам, в дождь и бурю, C. стремился показать своим людям войну до войны, развить в них способность найтись в любой обстановке.

Вообще целью воспитания войск С. ставил - способность солдата к подвигу, больше - жажду его. Действительным к тому средством считал он - сознательное отношение солдат к происходившим событиям: он всячески старался выяснить войскам значение борьбы, к участию в которой они призваны, сделать им эту борьбу понятной и потому близкой. Чувствуя общность задачи, Суворовские войска, от солдат до высших командиров, сплачивались в одно несокрушимое целое: развивалась спайка, чувство взаимной выручки, создавалась сила стремления, неимоверная стойкость, ярость штыковой атаки. На этой основе развивалось дальнейшее, прежде всего - умение найтись в любой обстановке, решить любую задачу, которая может представиться солдату в бою. Достигалось это обучением в боевой обстановке наглядностью, доведенной до крайних пределов (сквозные атаки), отрицанием всех "чудес" уставных, в бою не применимых, осмысленностью учений. "Каждый воин должен понимать свой маневр". На войне С. не признавал тайны. Солдаты всегда знали, что предстоит совершить и зачем. Суворовская простота изложения боевых требований во многом способствовала легкости их усвоения.

Осмысленность учений создавала вместе с тем и интерес к делу. "Солдат любит учение, лишь бы коротко да с толком". С другой стороны, для солдата, прошедшего Суворовскую школу, случайностей в бою почти не было, так как он "он еще в мирное время испытал самые тяжелые из боевых впечатлений" (Драгомиров). Это создавало "на себя надежность - основание храбрости".

Об охранении солдатской "на себя надежности" С. заботился всемерно. "Братцы, вы богатыри! Неприятель от вас дрожит! Вы - русские". Он умел придать такую искренность этим обращениям, что они действовали на солдат неотразимо. Он тщательно устранял все, что могло бы дать войскам малейший намек на возможность неудачи. Меры предосторожности тщательно скрывались. Приказы всегда были категоричны: "Взять штурмом Пражский ретраншамент"... "Неприятельскую армию взять в полон".

Прилагая все усилия, чтобы по возможности развязать в войсках работу ума и воли, С. должен был неизбежно ввести у себя дисциплину, по существу резко отличную от господствовавшей в то время "палочной" дисциплины, созданной "наемническими особенностями" тогдашних западноевропейских армий. Он основывал ее не на страхе, но на совести. Он допускал возражения низшего высшим, единственным условием ставя, "чтобы оно делалось пристойно, наедине, а не в многолюдстве, иначе будет буйством". Только за крупные дисциплинарные провинности да за грабежи - он сохранил "палочки"; за "отлет", дезертирство, мародерство - гонял сквозь строй.

Путь к сохранению здоровья солдат С. видел в мерах гигиенических - чистоте, умеренности. За помещением, одеждой, пищей С. устанавливал неослабный надзор. Госпиталей не терпел, видя в них - по тогдашнему состоянию их - очаги заразы. "Бойся богадельни - (так называл он больницы). В ней первый день - мягкая постель; второй день - французская похлебка, третий день - ее братец, домовище". В силу этого, многочисленными инструкциями стремясь обеспечить "здоровье здоровых", больных С. старался вылечить "полковыми средствами", - в полковых лазаретах, только в крайних случаях сдавая их в "богадельню". Смертность и болезненность в Суворовских войсках были значительно ниже обычной для того времени. Наряду с гигиеной надежным средством к сохранению здоровья С. считал постоянный труд. "Труд здоровее покоя", "солдату нужно достаточное, но не облененное отдохновение". Здоровая и доброкачественная пища - и в мирное время и на походе - составляла предмет всегдашних забот С., по мере сил боровшегося с обширными злоупотреблениями интендантства. "Кого бы я на себя ни подвиг, - говорил С. - мне солдат дороже всего". Дабы обеспечить солдатам на походе своевременное снабжение пищей и кровом - С. высылал обычно артельные котлы с продовольствием и повозки с палатками вперед - с кавалерией, верст на 15, так что к подходу войск на ночлег им готов был горячий обед, раскинуты были палатки. Часто, во время боя - он подтягивал к полю сражения артельные котлы, чтобы дать возможность солдатам подкрепиться тотчас после победы.

Но в этой заботливости о солдате, при всей сердечности ее - не было и признака чувствительности. И когда представлялась необходимость - при крайне форсированном марше или в бою для "быстроты" и "натиска" - С. не останавливался перед огромностью жертв, перед кровью. Он доказал это с особой яркостью на Кинбурнской косе, при подходе к Треббии и на высотах Нови...

Уча "показом, а не рассказом", С. сам являлся образцом для своих солдат. Его обычной одеждой была гренадерская куртка грубого сукна или белый холщовый китель. В походе и бою фельдмаршал часто появлялся в одной рубашке и исподних. Только в торжественных случаях надевал он фельдмаршальский мундир, усыпанный бриллиантами, покрытый орденами. Его высокие до колен ботфорты были всегда "худо лакированы, худо сшиты". Головным убором служила небольшая каска. В швейцарском походе ее заменяла шляпа, взятая у какого-то капуцина. Ни шуб, ни перчаток С. не носил; только в последнем швейцарском походе, когда уже сказывалась болезнь и С. часто чувствовал озноб, он завел себе широкий, поношенный уже плащ, прозванный солдатами "родительским".

Ни экипажа, ни своих лошадей С. на походе не имел, пользуясь казачьими лошадьми. Багажа с собой не возил никакого. Даже тарелки, ножи и прочую несложную сервировку стола фельдмаршала его бессменный камердинер, Прохор Дубасов занимал где придется. Обед, всегда простой, обычно бывал приготовлен настолько невкусно, что приглашенные зачастую принуждали себя есть. В отношении еды С. изменял, впрочем, предписанным им правилам: ел неумеренно много, особенно под конец жизни, что сказалось и на развитии его болезни. Спал С. на соломе, даже во время городских стоянок. Вставал обычно в 2 часа ночи. Ложился рано.

Все невзгоды и лишения С. переносил наряду с солдатами, добровольно отказываясь от удобств. Когда в Польше - в 1794 г. и Швейцарии - в 1799 г. войскам пришлось выступить в холодное время года в летнем обмундировании, С. делал с ними поход в летнем кителе, и сменил его на свою суконную куртку только по получении в войска зимних мундиров. При наводке мостов, при постройке батарей, он принимал участие в работах наряду с рядовыми...

Возвращаясь к деятельности С. как командира Суздальского полка, следует отметить, что, усилено трудясь над боевой подготовкой солдат, он немало забот уделял и хозяйственной части. Им построена была церковь и здание школы, в которой он сам вел занятия; разбит сад на занятом полком участке. Большая часть работ этих выполнена была личным трудом нижних чинов полка.

Из Ладоги С. отлучался редко: в марте 1765 г. по делам приезжал в Петербург, причем представлялся Наследнику; в июне того же года с полком принимал участие в красносельских маневрах; в 1768 г. ему был дан годовой отпуск, но он, по-видимому, не воспользовался им.

Приказ о выступлении Суздальцев в Смоленск в ноябре 1768 г. застал С, в полку: произведенный 22 сентября 1768 г. в бригадиры, он временно сохранил еще командование им. Суздальский полк был назначен в состав отряда генерала Нуммерса, служившего резервом польско-литовского корпуса (генерала Веймарна), действовавшего против польских мятежников.

Полк выступил из Ладоги в Смоленск в глухое осеннее время, в распутицу. С. в полной мере использовал этот поход по трудно проходимой местности, через леса, болота и реки, чтобы пополнить подготовку людей, ознакомив их со всеми мелочами военно-походного движения, чего он не мог сделать за время своей мирной стоянки в Ладоге. Прошедшие Суворовскую школу Суздальцы в 30 дней легко сделали свыше 850 в., без отсталых и почти без больных. Недаром говаривал С.: "тяжело в ученьи, легко в походе". В Смоленске С. принял бригаду, в состав которой входили и Суздальцы.

Зиму 1768-1769 г. простояли в Смоленске. С. усиленно работал над обучением вверенных ему войск, особенное внимание уделяя ночным действиям, так как характер предстоявшей войны обещал широкое их применение. 15 мая 1769 г., за отъездом генерала Храповицкого, С. вступил в командование всей пехотой отряда Нуммерса (полки Суздальский, Нижегородский и Смоленский). 26 мая отряд в полной боевой готовности был передвинут к польской границе, в местечко Ляды.

В первых числах июля получено было известие о появлении партии Пулавского у Несвижа. Опасаясь захвата Минска, Нуммерс спешно двинул к нему С. с Суздальским полком и 2 эскадронами. 29 июня С. занял Минск, но, по новому приказу, уже на следующий день выступил дальше. Кн. Волконский, наш посол в Польше, требовал усиления войск в Варшаве, в окрестностях которой, по слухам, появились значительные отряды конфедератов. С. указано было идти прямейшим трактом через Гродно с крайней поспешностью; для ускорения движения пехота и половина драгун была посажена на подводы.

Выступив 30 июля, С., через Столбцы и Карелич, 3 августа подошел к Новогрудку, где узнал о сборе конфедератов под Пинском. Немедленно, свернув с указанного ему прямого пути, он разделил в Слониме свой отряд, часть направил на Брест-Литовск, а с другой, сделав в сутки около 100 верст, внезапно появился под Пинском. Но конфедераты успели уйти от удара; рассеяв по пути несколько небольших банд, захватив несколько пленных, С. через Холмск и Антополь 9 августа присоединился к остальной части своего отряда. 12 августа он был в Польском Минске. Здесь движение было приостановлено, так как опасения за Варшаву временно рассеялись; но 17 августа, по новому приказу Beймарна, отряд двинулся дальше, и 19-го четыре передовые роты С. уже сменили караулы в Праге и Варшаве. 20 августа прибыл с остальными и сам С.; в ту же ночь он получил новое поручение: собрать сведения о маршале Котлубовском, по слухам, с 8-тысячным отрядом стоявшем близ Варшавы.

На следующий же день, 21-ro, С. выступил с 3 ротами Суздальского полка, эскадроном драгун, 50 казаками и одним орудием, перешел вброд Вислу и двинулся вверх по реке. В 7 верстах выше города он обнаружил банду Котлубовского, атаковал без малейшего колебания и рассеял ее; она оказалась силой всего в несколько сот человек. Опрос пленных выяснил численность и расположение ближайших конфедератских отрядов. 23 августа С. произвел с отрядом из трех родов оружия новый, и на этот раз дальний поиск - к Закрочиму, где снова рассеял конфедератов.

Тревожные слухи об успешной деятельности на Литве молодых Пулавских, сыновей маршала Барской конфедерации, вызвали усиление бывших на Литве русских войск. 25 августа С. приказано идти к Бресту с отрядом из 1 гренадерской, 2 мушкетерских рот усиленного состава, егерской команды Суздальского полка, эскадрона Воронежского полка, 50 казаков, при 2 полковых орудиях (всего 723 чел.). Форсированными маршами, через Седлец и Мендзиржец, С. бросился к Ломачам, где думал захватить конфедератов. Не найдя их там, обратился на Вишнице, "по слуху, что там часть их была". Слух оказался ложным. С. свернул на Пыщац, и около 3-х часов пополудни 31 августа прибыл в Брест. В последние 35 часов пройдено было больше 75 верст. В Бресте удалось получить точные сведения о противнике: конфедераты отходили на Кобрин перед превосходными силами отрядов Древица и Ренна. Оставив часть своих сил в Бресте, С. с ротой гренадер, егерями, 36 драгунами и обеими пушками немедленно выступил по Кобринской дороге. Шли целую ночь. На рассвете С. присоединил к себе встреченный разъезд гр. Кастелли в 80 коней (из отряда Ренна) и около полудня нагнал, близ деревни Орехово, в 70 верстах от Бреста, партию Пулавских в 2000 коней, при 2 пушках, под командою 7 маршалков. Поляки приняли бой на тесной лесной поляне, стоя за болотом, через которое вела гать с 3 мостами.

Подойдя к позиции конфедератов, шедшие в авангарде гренадеры под командой поруч. Сахарова свернулись в колонну и бросились на гать, под прикрытием огня артиллерии отряда. Поляки отвечали, сильно обстреливая гать и русские пушки. Несмотря на огонь, рота гренадер быстро перебралась через гать и выстроилась тылом к непроходимому для кавалерии болоту. Перешедшие следом егеря рассыпались на флангах гренадер и открыли огонь. За пехотой перешли карабинеры и драгуны. Казаки остались за болотом, для охраны тыла и наблюдения за выходами из леса.

С. во главе кавалерии атаковал неприятельскую батарею, но поляки успели прикрыть ее своими эскадронами. Кавалерийские силы были слишком неравны, - С. пришлось предоставить атаку конфедератам. Четыре раза, сменяя эскадроны, бросались они на пехоту, стойко встречавшую их бешеные налеты залпами и картечью. Расстроенные ряды отбитых и отходивших поляков преследовал с карабинерами Кастелли, в одной из таких схваток сваливший Франца Пулавского, одного из лучших вождей конфедерации. Приближалась ночь; чувствовалось утомление - и в польских и в русских рядах. С. торопился кончить дело. По его приказанию, гранатами зажжена была деревня в тылу польской позиции. Пожар на пути отступления должен был неминуемо оказать сильное моральное воздействие на уже поколебленные эскадроны: они смешались. Этим моментом воспользовался С. и бросил свою пехоту в штыки. Беспримерная в летописях истории атака - кавалерии пехотой - увенчалась полным успехом. Не приняв удара, поляки дали тыл и в беспорядке помчались назад, через горящую деревню. Русская кавалерия преследовала их на расстоянии 3 верст. Развить преследование С. не мог за недостатком кавалерии: высланный Ренном эскадрон Воронежского полка присоединился к отряду только на следующий день. Поляки успели отойти к Кельну, затем к Влодаве, но здесь подвернулись под удар Ренну и были окончательно рассеяны. 3 сентября прибыл в Влодаву шедший по следам разбитого неприятеля С. Убедясь, что поражение Пулавских завершено, он дал войскам двухдневный отдых, перешел Буг и 6 сентября снова был уже в Бресте.

Веймарн остался крайне доволен Ореховским делом и свое доверие к С. выразил в назначении его 9 сентября начальником Люблинского участка, на пост самостоятельный и весьма ответственный, ввиду особой важности данного района, расположенного в центре между собственно Польшей, партизанами Литвы и бандами, формировавшимися в австрийских пределах. Такое положение открывало возможность действовать в любом месте, куда бы ни направился удар конфедератов. В частности, задачей С. было охранение восточных воеводств и поддержка связи: 1) с Нуммерсом на Бялу, Брест и Волковисский повят, 2) с I армией (действовавшей против турок) на Красностав - Сокал, 3) с Краковским воеводством.

Борьба с конфедератами представляла в Люблинскои районе особую трудность: горы и холмы, масса ручьев, речек, болот и лесов, небольшие селенья и города, похожие на деревни, замки и монастыри, годные к обороне, - все это создавало исключительно благоприятную обстановку для партизанских действий поляков. Но и С., пройдя превосходную партизанскую школу в отряде Берга, чувствовал себя здесь в своей сфере, тем более что задача его в значительной мере была облегчена образцовыми распоряжениями Веймарна, снабдившего его обстоятельной инструкцией, основная идея которой сводилась к следующему: часть войска занимает важнейшие пункты на участке слабыми гарнизонами; остальная же часть составляет подвижной участковый резерв, назначаемый для активных действий, главным образом в своем участке: только при очевидной безопасности в своем участке разрешается содействовать войскам соседнего. Эти общие положения были образцово развиты и осуществлены С. Выбрав Люблин базой - "капиталью", он раскинул по участку сеть охранительных постов, искусно воспользовавшись естественными преградами своего района и обеспечив этими же постами переправы для будущих своих набегов. С замечательной правильностью произведена им оценка значения каждого пункта: сообразно с этим, строго правильно распределены по участку силы, от прочно занятого Сандомира, важнейшего пункта для действий на обоих берегах Вислы и Сава, до наименее значительных южных укреплений Ямполи и Красника. Далеко вперед за линию охранительных пунктов выдвинулись наблюдательные посты. Большое внимание обращено на рекогносцировки;