* Данный текст распознан в автоматическом режиме, поэтому может содержать ошибки

215 ЛИТЕРАТУРА СИБИРСКАЯ 216 ступными им материалами (напр., с сочинениями Миллера, Фишера и европ. путешественников). Си¬ бирская тема нашла свое отражение и в «европ. бел¬ летристике романтической эпохи. Свойственные романтизму ретроспективные тенденции, тяга к ис¬ торическим сюжетам как следствие упадочных на¬ строений оттесняемого феодально-аристократическо¬ го класса — сказались здесь в создании ряда сюжетно исторических романов и повестей из эпохи завоевания Сиб. русскими, но ни одно из этих произ¬ ведений, образцом к-рых служил Вальтер Скотт и его эпигоны, не выделяется из общего уровня и не дало достаточного представления о доподлинно ис¬ торической среде и общественных отношениях. Та¬ ковы романы Wilh, Muler, H. Lutter и др., чаще всего сосредоточивающие действие вокруг л и ч н о с т и Ермака и его сподвижников (см. Е. Кузнецов, Биб¬ лиография Ермака, Тобольск, 1892, № № 12, 20, 30, 109; прибавим: Е. Gehe, Die Eroberung Sibiriens, Historische Novelle Leipzig, 1835). Характерно, что посредствен¬ ная поэма И. Дмитриева «Ермак» (1791), написан¬ ная еще под сильным классическим влиянием и рез¬ ко отрицательно встреченная в России, именно в эти годы нашла на Западе, своих читателей и переводчи¬ ков (французский стихотворный пер. A. Hainglaise, 1817, польский—Пб., 1830). Романтическому стилю почти во всех европ. лит-pax свойственны были так¬ ж е этнографизм и поиски экзотического фона для повествований: последнее стояло в связи с стремле¬ нием романтического писателя уйти из неприятной действительности и по контрасту создать для своих героев иную обстановку жизни, более яркую по крас¬ кам и общему колориту; в некоторых случаях, как, напр., в лит-ре английской и отчасти французской, это стремление поддерживалось завоевательной по¬ литикой государств по отношению к колониальному Востоку, отсюда «ориентализм», как своеобразное течение, сказавшееся почти во всех литературах. Однако ориентализм этот, пробудивший новый эсте¬ тический интерес к странам Юга, Ближнего и Даль¬ него Востока, к Греции, Индии и Китаю, сравнит. мало повлиял на интерес европ. об-ва к Сибири. В каче¬ стве романтического фона для повествования она должна была показаться слишком тусклой и одно¬ образной. Французск. романтик Теофиль Готье, так¬ ж е захваченный волной ориентализма, в своем «Пу¬ тешествии в Россию» (П., 1878—79) недаром удив¬ лялся тому, какая нужда заставила Дефо отправить его Робинзона в путешествие по Сиб. «в тридцатиг¬ радусный мороз», «бесконечной степью, покрытой снегом», по стране, и климат и вид к-рой «нисколько не напоминает тропическую природу острова ЖуанФернандеца, где его герой столько лет прожил в уеди¬ нении». Очевидно, романтик предпочитал страны солнца далекому северу, однообразию — пестроту и красочность картины. Правда, переводы романов «рус¬ ского Купера» — Калашникова —и др. сиб. писате¬ лей внесли несколько новых черт в европ. представ¬ ление о Сиб., как о «русской Америке», с ее гигантс¬ кими таежными лесами, еще не видевшими человека, и первобытными нравами туземцев, оттесняемых в глубь страны рус. колонизацией. Под влиянием европ. переводов «Камчадалки» Калашникова написа¬ ны, напр., повесть Marie v. Koskowska «Alexei und Aphaka, oder die Kamtschadalin», роман—J. E. Schut «Kasaku, of de Kamtschadal in Paris, «Gravenhag», 1832, но Сиб. все ж е продолжала оставаться «страною изгнания» по преим. и интересовала только как ме¬ сто заключения и ссылки. Сюда относится также один из юношеских романов будущего создателя «Человеческой комедии»—Оноре Бальзака, изданный им в 1823 под псевдонимом Вьеллергле и впослед¬ ствии ни разу не перепечатывавшийся: «Татарин или возвращение ссыльного»; в романе этом действие развертывается то в Сиб., то в астраханских степях. В представлении о Сиб., как об огромной каторжной тюрьме, сыграла значит. роль ссылка декабристов, сделавшаяся довольно известной и на Западе. Собы¬ тие 14 декабря 1825 не могло не привлечь иностран¬ ных авторов, интересовавшихся Россией. С др. сто¬ роны, враждебная позиция, занятая в 30—40-х гг. по отношению к рус. правительству буржуазной анг¬ лийской и французской публицистикой, как следствие рус. политики на Ближнем Востоке, должна была усилить, этот интерес и вызвать в Европе сочув¬ ствие к судьбе декабристов (см. А. Шебунин, Дви¬ жение декабристов в освещении иностранной пуб¬ лицистики, сбор. «Бунт декабристов», Л., 1926; И. Звавич, Восстание 14 декабря и английское обще¬ ственное мнение, «Печать и Революция», 1925, кн. 8). Поэтому в европ. лит-ре мы находим несколько про¬ изведений, в к-рых говорится о Сибири в связи с героями 14 декабря. На первом месте здесь следует поставить поэму — немецкого писателя А. Шамиссо «Изгнанники» («Die Verbannten», 1831). Первая часть ее представляет вольный перевод «Войнаровского» Рылеева, точнее ее центрального эпизода — описания встречи в Якутске сподвижника Мазепы с истори¬ ографом Миллером (позднее был сделан, и более близкий к подлиннику немецкий перевод поэмы Рылеева — Роб. Липпертом); вторая часть повеству¬ ет об аналогичной встрече декабриста А. Бестуже¬ ва с ученым иноземцем, путешествующим по Сиб. (А. Эрманом); в глухую зимнюю ночь Бестужев рас¬ сказывает своему собеседнику историю восстания 14 декабря и предсказывает грядущие мятежи и на¬ родные волнения. Колорита сев. природы, к-рый внес в свою поэму Шамиссо, сам бывший путешествен¬ ником, географом и натуралистом (совершивший, м. пр., кругосветное путешествие в рус. экспедиции Коцебу), лишены др. европейские произведения на тему о рус. декабристах. Поэма Альфреда де Виньи «Wanda. Histoire Russe» (стихотворный перевод Е. Волчанецкой в «Голосе Минувшего», 1913, № 12), на¬ веянная мемуарами о России Кюстина и книгой Н. Тургенева («Россия и русские»), передает историю кн. Е. П. Трубецкой в форме разговора на балу в Париже. Русская княгиня рассказывает здесь о сво¬ ей сестре, к-рая отправилась вслед за мужем декаб¬ ристом «в далекую Сибирь, отчизну льда и снега, в берлогах медведей ища себе ночлега» и «с мужем черный хлеб делить осуждена, и стужу зимнюю и тяжкие лишенья, и чашу горькую труда и униженья». А. Дюма в занимательном романе «Memoire d&un maitre d&armes» (рус. перевод «Учитель фехто¬ вания», Л., 1925) воспроизвел историю Полины Гебль, француженки, бывшей замужем за декабристом—И. Анненковым и также последовавшей за ним в Сиб., но прибавил к тем рассказам о ней, к-рые слышал в России, много фантастических эпизодов и несколь¬ ко легкомысленно отнесся к описательной, стороне повествования: Сиб. занимает здесь далеко не пер¬ вое место и описана в самых общих чертах. Ф. Ф. Вигель в своих «Записках» справедливо подверг суровой критике этот роман, в к-ром Дюма «загнал навстречу своему герою всех волков и медведей изо всей России и на необитаемой, беспредель¬ ной снежной равнине при сорока градусах мороза