* Данный текст распознан в автоматическом режиме, поэтому может содержать ошибки

ОСТРОВСКИЙ [355—356] ОСТРОВСКИЙ ленного капитала, подтачивавшего изнутри феодально-крепостнический строй, не мог не отразиться на судьбах русского купечества, которое именно в эту эпоху начало отходить от прежней благонамеренной по отношению к крепостничеству позиции. Именно в 50-х гг. передовые группы русского купечества нача­ ли выделять многочисленных идеологов, вы­ ступающих за развитие в стране промышленно-капиталистических отношений. Эти про- Цензурное рсиргшеинв п а постанос»гу лГрозыч цессы имели свою экономическую подосно­ ву: они были обусловлены обращением рус­ ского купечества к новым путям обогаще­ ния, новыми формами предпринимательства— торговый капитал все чаще в эту эпоху слу­ жил промышленным целям то в прямой, то в косвенной формах (переход от коммерции к организации производства, перекачка ка­ питала и т. д.). Этот процесс с наиболь­ шей силой отражен в поел ере форме иных ко­ медиях Островского. Пороки и недостатки, изобличаемые О., не нуждаются в особо подробном анализе после того освещения, к-рое дал нм Добролюбов. О. бичевал прежде всего хищническое накопле­ ние капитала, создание богатства путем об­ мана и замаскированного грабежа. «Город­ ничему,—рассказывает в «Грозе» Кулигин,— мужички пришли жаловаться, что он (бога­ тый купец Дикой, одно из самых именитых лиц города Калинова—Л. Д . ) ни одного из них путем не разочтет. Городничий и стал ему говорить: „Послушан, говорит, Савел Пе­ трович, рассчитывай ты мужиков хорошенько, каждый день ко мне с жалобой ходят' . Д я ­ дюшка ваш потрепал городничего по плечу, да и говорит: „Стоит ли, ваше высокоблагоро­ дие, о таких пустяках разговаривать. Много у меня в год народу то перебывает. Вы то пой­ мите: не доплачу им по какой-нибудь копей­ ке на человека, а у меня из этого тысячи со­ ставляются, так оно мне и хорошо' . Вот как сударь!» Это хищничество нашло себе еще более развернутое изображение в комедии «Свои люди—сочтемся», в к-рой О. изобразил всю механику ложного банкротства купцасамодура, не пожелавшего уплатить свои долги и попавшего в результате этого плу­ товства в долговую тюрьму. В комедии «Свои люди—сочтемся»—одном из самых беспощад­ ных произведений О.—Большов разоряется, и его приказчик Подхалюзин становится куп­ цом, для того чтобы продолжать в несколько подновленной форме большовскую систему обмеривания покупателей и обмана других купцов. «Свои люди—сочтемся» рисовали всю систему, при которой это плутовство было легализованным, настолько четко, что прави­ тельство обратило на эту комедию свое попе­ чительное око: известно, что первоначальное ее название «Банкрот* было заменено более безобидным у ж е в печати, а к представлению комедия была дозволена только в 1861, при­ том с «благонамеренным* финалом, над кото­ рым так зло иронизировал Добролюбов: явив­ шийся в дом Подхалюзина квартальный уво­ дил его под арест за мошенничество. Такова первая сфера сатирических выпа­ дов О. против тех купцов, которые не жела­ ют торговать честно и культурно и нажи­ ваться в тех пределах, в которых это им раз­ решает делать закон. Еще больше внимания О. уделял проявлениям с е м е й н о г о са­ модурства, полному невниманию купца — главы семьи—к запросам и желаниям его детей. «Моя дочь—хочу с кашей ем, хочу — масло пахтаю»—это наглое заявление купца Болынова типично для всех самодуров О., начиная от купца Брускова, к-рому на его вопрос, могут ли его обидеть, жена отвечает: «Кто тебя, Кит Китыч, обидит, ты сам вся­ кого обидишь» («В чужом пиру похмелье*), и кончая эпигоном самодурства Аховым в ко­ медии «Не все коту масленица». С особой сим­ патией О. рисовал жертвы этого семейного произвола, девушек, вроде Параши, убегаю­ щих из опостылевшего им гнезда, Катерину, бросающуюся с обрыва в Волгу. Сочувствен­ но относясь к светлым сторонам купеческой среды,0.сгрустыо и ненавистью рисовал мрач­ ные стороны города Калинова, в к-ром разы­ грывается действие «Грозы». В этой драме, как нигде в другом месте, О. развернул кар­ тину затхлости темного царства, изобразил те купеческие гнезда, в к-рых благообразие и верность народным традициям являются лишь мишурой, скрывающей звериную жестокость семейного произвола. «Жестокие нравы, су­ дарь, в нашем городе, жестокие», скорбно за1 1