ЛУЦИЙ АННЕЙ СЕНЕКА (МЛАДШИЙ) (ок. 4 гг. до н.э. – ок. 65 гг. н.э.) сын Сенеки Старшего, писатель, философ-стоик, воспитатель и советник Нерона

Смысл благодеяний прост: их только дарят; если что возвращается, то уже прибыль, не возвращается – нет убытка. Благодеяние оказано для благодеяния.
"О благодеяниях", I, 2
Вина не должна падать на наш век. И предки наши жаловались, и мы жалуемся, да и потомки наши будут жаловаться на то, что нравы развращены, что царит зло, что люди становятся все хуже и беззаконнее. Но все эти пороки остаются теми же (...), подобно тому как море далеко разливается во время прилива, а при отливе снова возвращается в берега.
"О благодеяниях", I, 10
Страх внушают не только самые отважные животные, но и самые неподвижные, благодаря своему вредоносному яду.
"О благодеяниях", I, 13
Поздно оказал благодеяние тот, кто оказал его просящему.
"О благодеяниях", II, 2
Не следует принимать благодеяний от всех. От кого же принимать? (...) От тех, кому мы сами желали бы их оказать.
"О благодеяниях", II, 18
В благодеяниях кредитора следует выбирать с большей тщательностью, чем в деньгах.
"О благодеяниях", II, 18
Кто принял благодеяние с благодарностью, тот (...) уплатил уже первый взнос за него.
"О благодеяниях", II, 22
Кто приносит благодарность, удаляя свидетелей, тот человек неблагодарный.
"О благодеяниях", II, 23
Некоторые знатные и благородные женщины считают свои годы не по числу консулов, а по числу мужей, и разводятся, чтобы выйти замуж, а выходят замуж, чтобы развестись.
"О благодеяниях", III, 16, 2
Дело дошло уже до того, что ни одна женщина не имеет мужа для чего-либо иного, как только для возбуждения любовника.
"О благодеяниях", III, 16
Награда за высокие подвиги заключается в них самих.
"О благодеяниях", IV, 1
Никто, обладая здравым умом, не боится богов, так как неразумно страшиться спасительного, и никто не любит тех, кого боится.
"О благодеяниях", IV, 19
Бывает красноречивым даже тот, кто молчит, и храбрым даже тот, кто сидит сложа руки, или даже – у кого руки связаны.
"О благодеяниях", IV, 21
Общественное мнение – (...) дурной истолкователь.
"О благодеяниях", IV, 21
Лучше (...) помогать и злым ради добрых, чем лишать помощи добрых ради злых.
"О благодеяниях", IV, 28
Луций Сулла уврачевал отечество средствами более тяжкими, чем были самые опасности.
"О благодеяниях", V, 16
Пусть каждый спросит себя: не жалуются ли все на чью-нибудь неблагодарность? Но не может быть того, чтобы все жаловались, если не надо жаловаться на всех. Следовательно, все неблагодарны.
"О благодеяниях", V, 17
"На этой стороне явное большинство". – Значит, именно эта сторона хуже. Не настолько хорошо обстоят дела с человечеством, чтобы большинство голосовало за лучшее: большая толпа приверженцев всегда верный признак худшего.
"О блаженной жизни" ("О счастливой жизни"), 2, 1
Когда я вспоминаю все свои речи, я завидую немым.
"О блаженной жизни", 2, 3
Всякая жестокость происходит от немощи.
"О блаженной жизни", 3, 4
Что я хочу извлечь из добродетели? Ее саму. (...) Она сама себе награда.
"О блаженной жизни", 9, 4
Не наука добродетели, а наука нищеты была главным делом его жизни. (О кинике Деметрии, который доходил до крайностей аскетизма).
"О блаженной жизни", 18, 3
Перестань корить философов богатством: никто не приговаривал мудрость к бедности.
"О блаженной жизни", 23, 1
Карман у него [мудреца] будет открытый, но не дырявый: из него много будет выниматься, но ничего не будет высыпаться.
"О блаженной жизни", 23, 5
Некоторые из мудрых мужей называли гнев кратковременным помешательством.
"О гневе", 1, 1
Что-что, а вредить все люди умеют неплохо.
"О гневе", 1, 3
Никакое лечение не может считаться жестоким, если его результат – выздоровление.
"О гневе", I, 6
Любое чувство – столь же плохой исполнитель, сколь и распорядитель.
"Огневе", I, 9
Всякое почти вожделение (...) мешает осуществлению того, к чему стремится.
"Огневе", I, 12
Гнев делает мужественнее лишь того, кто без гнева вообще не знал, что такое мужество.
"О гневе", I, 13
Насколько человечнее (...) не преследовать их [грешников], но попытаться вернуть назад! Ведь если человек, не зная дороги, заблудится среди вспаханного поля, лучше вывести его на правильный путь, чем выгонять с поля палкой.
"Огневе", I, 14
Согрешающего нужно исправлять: увещанием и силой, мягко и сурово; (...) тут не обойтись без наказания, но гнев недопустим. Ибо кто же гневается на того, кого лечит?
"Огневе", I, 15
Гнев – самый женственный и ребяческий из пороков. – "Однако он встречается и у мужей". – "Конечно, потому что и у мужей бывает женский или детский характер".
"О гневе", I, 20
Честолюбие [тиранов] (...) хочет (...) заполнить одним-единственным именем весь календарь, назвать в честь одного имени все поселения на земном шаре.
"Огневе", I, 21
Мы начинаем смеяться со смеющимся, печалимся, попав в толпу горюющих, и приходим в возбуждение, глядя, как другие состязаются.
"О гневе", II, 2
Самый мужественный муж, берясь за оружие, бледнеет; у самого неустрашимого и яростного солдата при сигнале к бою немного дрожат коленки; (...) и у самого красноречивого оратора, когда он готовится произнести речь, холодеют руки и ноги.
"О гневе", II, 3
Есть люди, отличающиеся постоянной свирепостью и радующиеся человеческой крови. (...) Это не гнев, это зверство. Такой человек вредит другим не потому, что его обидели; наоборот, он готов принять обиду, лишь бы получить возможность вредить.
"О гневе", II, 5
Всякий гнев превращается в печаль либо из-за раскаяния, либо от неутоленности.
"О гневе", II, 6
[Люди толпы] живут, точно в гладиаторской школе: с кем сегодня пили, с тем завтра дерутся.
"О гневе", II, 8
Мудрец никогда не перестанет гневаться, если начнет. (...) Если, по-твоему, мудрец должен чувствовать гнев, какого требует возмутительность каждого преступления, то ему придется не гневаться, а сойти с ума.
"О гневе", II, 9
Среди прочих недостатков нашей смертной природы есть и этот – (...) не столько неизбежность заблуждения, сколько любовь к своим заблуждениям.
"О гневе", II, 10
Если (...) сердиться на молодых и старых за то, что они грешат, (...) придется сердиться и на новорожденных – за то, что они непременно будут грешить.
"О гневе", II, 10
Нужно либо смеяться надо всем, либо плакать.
"О гневе", II, 10
Отдельных солдат полководец может наказывать по всей строгости, но если провинилось все войско, ему придется оказать снисхождение. Что удерживает мудреца от гнева? Обилие грешников.
"О гневе", II, 10
Вокруг (...) столько скверно живущих, а точнее сказать, скверно гибнущих людей.
"О гневе", II, 10
Постоянному и плодовитому злу должен противостоять медленный и упорный труд: не для того, чтобы уничтожить его, но для того, чтобы оно нас не одолело.
"О гневе", II, 10
Гнев сам по себе безобразен и не страшен. (...) Мы боимся гнева, как дети – темноты, как звери – красных перьев.
"О гневе", II, 11
Страх всегда возвращается и, словно волна, окатывает тех, кто его вызывает.
"О гневе", II, 11
Кто возвеличился за счет чужого страха, не бывает свободен от собственного. Как дрожит сердце в львиной груди от малейшего шороха! (...) Все, что внушает ужас, само трепещет.
"О гневе", II, 11
Дух добьется всего, что сам себе прикажет.
"О гневе", II, 12
Иной приучил себя довольствоваться коротким сном и бодрствует почти сутки напролет, нисколько не утомляясь; можно выучиться бегать по тоненькой и почти отвесно натянутой веревке; переносить чудовищные грузы, неподъемные для обычного человека; погружаться в море на непомерную глубину и долго обходиться под водой без дыхания. (...) За столь упорные занятия не получают либо вовсе никакого, либо несоразмерно маленькое вознаграждение. (...) И тем не менее, несмотря на то, что награда ожидала их совсем небольшая, они довели свой труд до конца.
"О гневе", II, 12
Многие утверждали, что путь к добродетелям крут и тернист; ничего подобного: можно дойти и по ровной дороге. (...) Что требует от вас меньше напряжения, чем милосердие, и больше, чем жестокость? Стыдливость не доставит вам хлопот, сладострастие вечно занято по горло. Одним словом, блюсти любую добродетель совсем не трудно, пороки же требуют постоянного внимания.
"О гневе", II, 13
Есть ли (...) такой порок, у которого был бы недостаток в защитниках?
"О гневе", II, 13
"Разве не бывает случаев, возбуждающих гнев?" – Вот именно в этих случаях и нужно решительнее всего подавлять его. (...) Пирр, знаменитейший наставник в гимнастических состязаниях, всем, кого тренировал, давал, говорят, одно и то же наставление: не поддаваться гневу. Ибо гнев нарушает все правила искусства.
"О гневе", II, 14
"Иногда оратору полезно бывает разгневаться – он тогда говорит лучше". – Совершенно верно, но не разгневаться, а изобразить гнев. Так и актеры, произнося стихи, волнуют народ не гневом своим, а хорошим подражанием гневу. То же самое относится (...) к выступающим на сходках. (...) И часто сыгранное чувство производит куда более сильное действие, чем подлинное.
"О гневе", II, 17
Легко придать правильную форму душе, пока она еще мягкая; трудно искоренить пороки, которые повзрослели вместе с нами.
"О гневе", II, 18
Умеренное удовольствие снимает душевное напряжение.
"О гневе", II, 20
Дух растет, когда ему дают волю; поникает, когда его принуждают к рабскому повиновению.
"О гневе", II, 21
Нельзя, чтобы ему [мальчику] пришлось терпеть унижения или рабство; пусть ему никогда не придется ни просить, ни умолять; то, что он когда-то был вынужден просить, не пойдет ему на пользу; пусть без просьб получает все в подарок – ради самого себя, или совершённых добрых поступков, или ради того добра, которого мы ждем от него в будущем.
"О гневе", II, 21
В борьбе надо стремиться не сделать другому больно, а победить.
"О гневе", II, 21
Не сможет противостоять ударам тот, кому никогда ни в чем не было отказа.
"О гневе", II, 21
Разве ты не видишь, что люди чем счастливее, тем гневливее? Это особенно заметно у богатых, знатных и чиновных.
"О гневе", II, 21
Надо, чтобы мальчик никогда ничего не мог добиться гневом; мы сами предложим ему, когда он будет спокоен, то, чего не давали, пока он требовал с плачем.
"О гневе", II, 21
Отложенное наказание мы всегда можем при вести в исполнение, но уже исполненное никак нельзя забрать назад.
"О гневе", II, 22
Самое великодушное прощение – это не знать, в чем кто перед тобой провинился.
"О гневе", II, 23
У подозрительности никогда не будет недостатка в доводах.
"О гневе", 11, 24
Что совершено без умысла – не обида.
О гневе", II, 26
Глупо гневаться на животных, но не умнее и на детей, а также на всех прочих, мало чем отличающихся от детей в рассуждении благоразумия.
"О гневе", II, 26
Боги (...) и не желают, и не умеют причинять зло (...); обидеть кого-нибудь для них так же немыслимо, как побить самих себя.
"О гневе", II, 27
Если мы желаем быть во всем справедливыми судьями, то давайте прежде всего убедим себя в том, что никто из нас не без греха. Ведь именно в этом главный источник нашего возмущения: "Я-то ни в чем не виноват" и "ничего не сделал". Ничего подобного: просто ты ни в чем не признаешься! (...) Если в чем-то мы и остались невинны, то только потому, что нам не удалось преступить закон – не повезло.
"О гневе", II, 28
Часто бывает, что, желая польстить одному, обижают при этом другого.
"О гневе", II, 28
Чужие пороки у нас на глазах, а свои за спиной.
"О гневе", II, 28
Главное лекарство от гнева – отсрочка.
"О гневе", II, 29
Если кто-то хочет сообщить тебе нечто [о другом человеке] не иначе, как по секрету, тому (...) нечего тебе сообщить.
"О гневе", II, 29
Тебя обидел добрый человек? – Не верь. Дурной? – Не удивляйся.
"О гневе", II, 30
Внутри каждого из нас царская душа, каждый хочет, чтобы ему было все позволено, но не хочет быть жертвой чужого произвола.
"О гневе", II, 31
Фабий [Кунктатор] говорит, что нет ничего позорнее для полководца, чем оправдываться: "Я не думал, что так выйдет". По-моему, нет ничего позорнее для человека вообще.
"О гневе", II, 31
Наказание всегда должно считаться не с прошлым, а с будущим, ибо оно есть выражение не гнева, а предосторожности.
"О гневе", II, 31
Самый обидный род мести – признать обидчика недостойным нашей мести.
"О гневе", II, 32
Многие, ища возмездия за легкие обиды, сами делают их более глубокими для себя. Велик и благороден тот, кто спокойно слушает лай мелких собачонок, как крупный и сильный зверь.
"О гневе", II, 32
Обиды от власть имущих нужно сносить не просто терпеливо, но с веселым лицом: если они решат, что и впрямь задели вас, непременно повторят.
"О гневе", II, 33
Стоит прислушаться к примечательным словам человека, состарившегося в услужении у царей. Когда кто-то спросил его, как ему удавалось достичь столь редкой при дворе вещи, как старость, он отвечал: "Я принимал обиды и благодарил за них".
"О гневе", II, 33
Ссориться с равным рискованно, с высшим – безумно, с низшим – унизительно.
"О гневе", II, 34
В душах, развращенных большим успехом, есть самая скверная черта: они ненавидят тех, кого обидели.
"О гневе", II, 33
Так все слабые существа: если до них только чуть дотронуться, им кажется, что их уже ударили.
"О гневе", II, 34
Пускай кто-то сердится: ты в ответ сделай ему что-нибудь хорошее. Вражда сама угаснет, если од на из двух сторон откажется ее поддерживать: сражаться могут лишь двое равных соперников.
"О гневе", II, 34
Если человек подошел к зеркалу, готовый перемениться, значит, он уже переменился.
"О гневе", II, 36
Если мы полагаем, что кто-то выказал нам презрение, мы не можем не быть мельче его.
"О гневе", III, 5
Мщение есть признание, что нам больно.
"О гневе", III, 5
Обидчик либо сильнее тебя, либо слабее; если слабее, пощади его, если сильнее – себя.
"О гневе", III, 5
Есть люди, не желающие браться за легкие дела, но желающие, чтобы все, за что они ни возьмутся, давалось легко.
"Огневе", III, 7
Самые тяжелые и неукротимые от природы характеры терпеливы к ласке. Ни одно существо не бросается в испуге на того, кто его гладит.
"О гневе", III, 8
Борьба питает сама себя и не выпускает того, кто слишком глубоко в нее втянулся. Легче удержаться от ссоры, чем потом из нее выйти.
"О гневе", III, 8
По старой поговорке "усталый ищет ссоры"; то же можно сказать и об изнуренном голодом или жаждой, да и обо всяком другом, сильно чем-нибудь удрученном человеке. (...) Пораженная недугом душа возмущается от любой мелочи, вплоть до того, что простое приветствие, письмо, вопрос или несколько незначащих слов вызывают иных людей на ссору.
"О гневе", III, 9
Усталым глазам полезно смотреть на зелень.
"О гневе", III, 9
Не полезно все видеть и все слышать. Нас миновали бы многие обиды – ведь большинство из них не задевают того, кто о них не знает. Ты не хочешь быть гневливым? – Не будь любопытным.
"О гневе", III, 11
Большинство людей сердятся из-за обид, которые они сами сочинили, придавая глубокий смысл пустякам.
"О гневе", III, 12
Гнев приходит к нам часто, но чаще мы приходим к нему.
"О гневе", III, 12
Пока ты в гневе, тебе не должно быть дозволено ничего. Почему? Именно потому, что ты желаешь, чтобы было дозволено все.
"О гневе", III, 12
Разгладим лицо, сделаем голос тише, а походку – медленнее; постепенно в подражание внешнему преобразуется и внутреннее.
"О гневе", III, 13
Всякое возмущение подневольного человека обращается ему же в мучение. (...) Нет такого тесного ярма, которое не причинило бы меньше боли тому, кто влачит его, чем тому, кто пытается его сбросить.
"О гневе", III, 16
Если благоразумный человек сказал что-то неприятное нам – поверим ему; если дурак – простим.
"О гневе", III, 24
Признак истинного величия – не ощущать ударов. Так огромный зверь не спеша оглядывается и спокойно взирает на лающих собак.
"О гневе", III, 25
Все, что не нравится нам в других, каждый из нас может, поискав, найти в себе самом (...) Нужно быть терпимее друг к другу, нам приходится жить дурными среди дурных.
"О гневе" III, 26
Гневаемся все мы дольше, чем ощущаем причиненную [нам] боль.
"О гневе" III, 27
Иногда боль, а иногда случай делают слабого сильнее самого сильного.
"О гневе", III, 28
Большая часть того, что вызывает в нас гнев, – ото препятствия, а не удары.
"О гневе", III, 28
Неправость нашего гнева делает его более упорным: мы расходимся все пуще и не желаем перестать, словно сила нашей вспышки может служить доказательством ее справедливости.
"О гневе", III, 29
Никогда не будет счастлив тот, кого мучит мысль, что есть кто-то счастливее. Я получил меньше, чем надеялся? – но, может быть, я надеялся на большее, чем заслуживал.
"О гневе", III, 30
Среди убийц божественного Юлия было больше друзей, чем недругов, ибо он не исполнил их неисполнимых надежд. (...) Вот так и вышло, что он увидал вокруг своего кресла своих бывших соратников с обнаженными мечами, (...) ставших помпеянцами лишь после смерти Помпея.
"О гневе", III, 30
Кто смотрит на чужое, тому не нравится свое.
"О гневе", III, 31
Человек, завидующий немногим, не видит за собственной спиной огромного скопления зависти всех тех, кому далеко до него.
"О гневе", III, 31
Ты лучше благодари за то, что получил. Остального жди и радуйся, что не получил всего.
"О гневе", III, 31
Ты ведешь неверные записи в своей расчетной книге: то, что ты дал, оцениваешь дорого, то, что получил, – дешево.
"О гневе", III, 31
Деньги насквозь пропитаны нашей кровью.
"О гневе", III, 33
Насколько достойнее смеха то, из-за чего мы то и дело льем слезы!
"О гневе", III, 33
Поверь мне, все, что зажигает нас страшным пожаром, – сущие пустяки, не серьезнее тех, из-за которых дерутся и ссорятся мальчишки.
"О гневе", III, 34
Кто никогда ничему не выучился, тот не хочет ничему учиться.
"О гневе", III, 36
Этого ты предостерег правильно, но чересчур свободным тоном: и вместо того, чтобы исправить, обидел человека. На будущее смотри не только то, правду ли ты говоришь, но и на того, кому говоришь: переносит ли он правду.
"О гневе", III, 36
Баловень счастья (...) считает, что труднодоступная дверь – первый признак блаженного и могущественного человека. Видимо, он не знает, что труднее всего открываются ворота тюрьмы.
"О гневе", III, 37
Ты косо глядишь на кого-то из-за того, что он дурно говорил о твоем таланте. Неужели ты считаешь каждое его слово законом? И неужели Энний [римский трагик] должен возненавидеть тебя оттого, что его поэмы не доставляют тебе удовольствия, (...) а Цицерон – стать твоим врагом из-за того, что ты пошутил насчет его стихов?
"О гневе", III, 3 7
Первую вспышку гнева мы не осмелимся унимать словами. Она глуха и безумна. (...) Лекарства приносят пользу, если давать их в промежутках между приступами.
"О гневе", III, 39
Гнев, (...) когда окостенеет, затвердеет, (...) превращается в ненависть.
"О гневе", III, 41
В перерывах между утренними зрелищами нам обычно показывают на арене сражение привязанных друг к другу быка и медведя: они рвут и терзают друг друга, а рядом их поджидает человек, которому поручено в конце прикончить обоих. То же самое делаем и мы, нанося удары людям, с которыми мы связаны, а рядом с победителем и побежденным уже стоит их конец, причем очень близкий. Нам ведь осталось-то столечко! Что бы нам прожить эту капельку времени в мире и покое!
"О гневе", III, 43
Часто ссору прекращает раздавшийся по соседству крик "Пожар!".
"О гневе", III, 43
Что хуже смерти можешь ты пожелать тому, на кого гневаешься? Так успокойся: он умрет, даже если ты палец о палец не ударишь.
"О гневе", III, 43
Я скорее прощу того, кто нанес врагу рану, а не того, кто мечтает посадить ему чирей: тут уже не только злая, но и ничтожно мелкая душонка.
"О гневе", III, 43
О сколь презренная вещь – человек, если не поднимается он выше человеческого!
"О природе", I, предисловие, 5
Что такое бог? – Все, что видишь, и все, чего не видишь.
"О природе", I, предисловие, 13
Уже старик, он [Ганнибал] не переставал искать войны в любом уголке света: настолько, обходясь без родины, не мог он обходиться без врага.
"О природе", III, предисловие, 6
Нет числа тем, кто владел народами и городами; тех, кто владел собой, можно перечесть по пальцам.
" О природе", III, предисловие, 10
Все происходит по божественному определению: плакать, стонать и жаловаться – значит отпасть от бога.
"О природе", III, предисловие, 12
Свободен тот, кто избежал рабства у самого себя: это рабство – постоянное и неодолимое, день и ночь равно гнетущее, без передышки, без отпуска.
"О природе", III, предисловие, 16
Быть рабом самого себя – тяжелейшее рабство.
"О природе", III, предисловие, 17
Добродетель найти трудно, требуется и наставник и руководитель; а порокам живо выучиваются без всякого учителя.
"О природе", III, 30, 8
Если я и бываю доверчив, то только до известной степени и принимаю лишь те маленькие выдумки, за которые бьют по губам, а не вырывают глаза.
"О природе", IV, 4, 1
Люди растрачивают всю свою жизнь, чтобы достать то, что им будто бы нужно для жизни.
"О природе", V, 18, 16
Изящно возразил мудрый [Гай] Лелий какому-то человеку, сказавшему: "В мои шестьдесят лет..." – "Скажи лучше "не мои шестьдесят"". Привычка исчислять утраченные нами годы мешает нам понять, что суть жизни – в ее неуловимости, а удел времени – всегда оставаться не нашим.
"О природе", VI, 32, 11
Покамест все идет как обычно, грандиозность происходящего скрадывается привычкой. Так уж мы устроены, что повседневное, будь оно даже достойно всяческого восхищения, нас мало трогает. (...) У солнца нет зрителей, пока оно не затмится. (...) Настолько больше свойственно нам от природы восхищаться новым, нежели великим.
"О природе", VII, 1, 1; VII, 1, 4
Кто думает, будто природа может делать лишь то, что она делает часто, тот сильно недооценивает ее возможности.
"О природе", VII, 27, 5
Люди грядущего поколения будут знать многое, неизвестное нам, и многое останется неизвестным для тех, кто будет жить, когда изгладится всякая память о нас. Мир не стоит ломаного гроша, если в нем когда-нибудь не останется ничего непонятного.
"О природе", VII, 30, 5
И ты удивляешься, что мудрость до сих пор еще не исполнила своего предназначения! Даже испорченность – и та еще не показала себя целиком; она только-только выходит на свет. А ведь ей мы отдаем все свои силы.
"О природе", VII, 32, 1
Победа без риска – победа без славы
"О провидении", 3
Для самопознания необходимо испытание: никто не узнает, что он может, если не попробует.
" О провидении", 4
Всякий, кто кажется избежавшим зла, просто его еще не дождался.
"О провидении", 4
От голода умирают тихо и спокойно, от обжорства с треском лопаются.
"О провидении", 4
Самая крепкая часть тела – та, которой чаще всего пользуются.
"О провидении", 4
"Но как же все-таки бог допускает, чтобы с добрыми людьми случались несчастья?" – А он не допускает. Он ограждает их от всех несчастий: от преступлений и гнусностей, от нечистых помышлений и корыстных замыслов, от слепого вожделения и от алчности, покушающейся на чужое добро. Он блюдет и защищает их самих: неужели кто-то станет требовать от бога еще и того, чтобы он охранял поклажу добрых людей?
"О провидении", 6
Презирайте бедность: никто не бывает при жизни так беден, как был при рождении. Презирайте боль: она уйдет от вас, либо вы от нее уйдете.
"О провидении", 6
Короткую жизнь мы не получаем, а делаем ее такой; мы не бедны, а расточительны.
"О скоротечности жизни" ("О краткости жизни"), 1, 4
Нет человека, желающего разделить с другими деньги, а скольким раздает каждый свою жизнь!
"О скоротечности жизни", 3, 1
Марк Цицерон (...) ни в счастье не был спокоен, ни в несчастье – терпелив.
"О скоротечности жизни", 5, 1
Каждый торопит свою жизнь и страдает от тоски по будущему и отвращения к настоящему.
"О скоротечности жизни", 7, 8
Время твоей жизни (...) движется беззвучно, ничем не выдавая быстроты своего бега.
"О скоротечности жизни", 8, 5
Есть ли на свете кто-нибудь глупее людей, которые хвастаются своей мудрой предусмотрительностью? (...) За счет своей жизни они устраивают свою жизнь, чтобы она стала лучше.
"О скоротечности мшим", 9, 1
Откладывать что-то на будущее – худший способ проматывать жизнь: (...) вы отдаете настоящее в обмен на обещание будущего.
"О скоротечности жизни", 9, 1
Грядущее неведомо; живи сейчас!
"О скоротечности жизни", 9, 1
Самая короткая жизнь – у занятых людей.
"О скоротечности жизни", 10, 1
Души занятых людей, словно волы, впряженные в ярмо, не могут ни повернуть, ни оглянуться.
"О скоротечности жизни", 10, 5
Один из (...) любителей наслаждений, (...) после того как его на руках вынесли из бани и усадили в кресло, спросил: "Я уже сижу?" Ты полагаешь, что человек, не знающий, сидит ли он, в состоянии уразуметь, живет ли он?
"О скоротечности жизни", 12, 7
Если только у мертвых сохраняется какое-то чувство, [Гай Калигула] ужасно злится, что он умер, а римский народ все еще живет.
"О скоротечности жизни", 18, 5
Некоторые болезни следует лечить, не рассказывая о них больному. Многие умерли оттого, что узнали, чем больны.
"О скоротечности жизни", 18, 6
[Людей], через тысячу унижений достигших высочайших почестей, тревожит ужасная мысль, что они страдали всего лишь ради надгробной надписи.
"О скоротечности жизни", 20, 2
Гнусен тот, кто, утомленный скорее жизнью, чем трудом, умирает при исполнении служебных обязанностей.
"О скоротечности жизни", 20, 3
Большинство людей (...) жаждут работать дольше, чем могут, (...) и сама старость лишь оттого им в тягость, что не позволяет работать.
"О скоротечности жизни", 20, 5
Гай Туранний, (...) когда более чем в девяностолетнем возрасте (...) получил (...) освобождение от должности прокуратора, попросил, чтобы его положили на кровать и чтобы стоящие вокруг домочадцы причитали, словно над покойником. (...) Неужели так приятно умереть занятым человеком?
"О скоротечности жизни", 20, 4
Добровольно решиться на отдых людям труднее, чем заслужить его по закону.
"О скоротечности жизни", 20, 5
Гераклит всякий раз, как выходил на люди, плакал, а Демокрит смеялся: одному все, что мы делаем, казалось жалким, а другому – нелепым.
"О спокойствии духа", 15, 2
Мысль о боли мучит нас не меньше самой боли.
"О стойкости мудреца", 5
Как мы относимся к детям, так мудрец относится ко всем людям, ибо они не выходят из детства ни к зрелости, ни до седых волос, ни когда и седых волос уже не останется.
"О стойкости мудреца", 12
Если нас очень огорчает чье-то презрение, значит, нам особенно приятно было бы уважение именно этого человека.
"О стойкости. мудреца", 13
Вступая в препирательство с кем-то, мы признаем его своим противником, а следовательно, равным себе, даже если мы и победим в стычке.
"О стойкости мудреца", 14
Один и тот же рассказ может рассмешить нас, если нас двое, и возмутить, если его слышит много народу; мы не позволяем другим заикнуться о том, о чем сами говорим постоянно.
"О стойкости мудреца", 16
Чем больше человек склонен обижать других, тем хуже он сам переносит обиды.
"О стойкости мудреца", 18
Отвоюй себя для себя самого.
"Письма к Луцилию"
("Нравственные письма к Луцилию"), 1, 1
Смерть мы видим впереди; а большая часть ее у нас за плечами, – ведь сколько лет жизни минуло, все принадлежит смерти.
"Письма к Луцилию", 1, 2
Все у нас чужое, лишь время наше. Только время, ускользающее и текучее, дала нам во владенье природа, но и его кто хочет, тот и отнимает.
"Письма к Луцилию", 1, 3
Все меня прощают, никто не помогает.
"Письма к Луцилию", 1, 4
Кто везде – тот нигде. Кто проводит жизнь в странствиях, у тех в итоге гостеприимцев множество, а друзей нет.
"Письма к Луцилию", 2, 2
Ничто так не вредит здоровью, как частая смена лекарств.
"Письма к Луцилию", 2, 3
Если не можешь прочесть все, что имеешь, имей столько, сколько прочтешь, – и довольно.
"Письма к Луцилию", 2, 3
Во всем старайся разобраться вместе с другом, но прежде разберись в нем самом.
"Письма к Луцилию", 3, 2
Нередко учат обману тем, что обмана боятся, и подозрениями дают право быть вероломным.
"Письма к Луцилию", 3, 3
Порок – и верить всем, и никому не верить, только (...) первый порок благороднее, второй – безопаснее.
"Письма к Луцилию", 3, 4
Некоторые до того забились во тьму, что неясно видят все освещенное.
"Письма к Луцилию", 3, 6
Нас чтут как стариков, хотя в нас живут пороки мальчишек, и не только мальчишек, но и младенцев; ведь младенцы боятся вещей пустяшных, мальчишки – мнимых, а мы – и того и другого.
"Письма к Луцилию", 4, 2
Никакое зло не велико, если оно последнее. Пришла к тебе смерть? Она была бы страшна, если бы могла оставаться с тобою, она же или не явится, или скоро будет позади, никак не иначе.
"Письма к Луцилию", 4, 3
Спокойная жизнь – не для тех, кто слишком много думает о ее продлении.
"Письма к Луцилию", 4, 4
Кто презирает собственную жизнь, тот стал хозяином твоей.
"Письма к Луцилию", 4, 8
Гнев рабов погубил не меньше людей, чем царский гнев.
"Письма к Луцилию", 4, 8
Само имя философии вызывает достаточно ненависти.
"Письма к Луцилию", 5, 2
Будем делать все, чтобы жить лучше, чем толпа, а не наперекор толпе, иначе мы отпугнем от себя и обратим в бегство тех, кого хотим исправить.
"Письма к Луцилию", 5, 3
Пусть вошедший в наш дом дивится нам, а не нашей посуде. Велик тот человек, кто глиняной утварью пользуется как серебряной, но не менее велик и тот, кто серебряной пользуется как глиняной.
"Письма к Луцилию", 5, 6
Слаб духом тот, кому богатство не по силам.
"Письма к Луцилию", 5, 6
Одна цепь связывает стража и пленного.
"Письма к Луцилию", 5, 7
Нас мучит и будущее, и прошедшее. (...) Никто не бывает несчастен только от нынешних причин.
"Письма к Луцилию", 5, 9
Некоторых больных надо поздравлять и с тем, что они почувствовали себя больными.
"Письма к Луцилию", 6, 11
Любое благо нам не на радость, если мы обладаем им в одиночку.
"Письма к Луцилию", 6, 4
Долог путь наставлений, краток и убедителен путь примеров.
"Письма к Луцилию", 6, 5
Нельзя уподобляться злым оттого, что их много, нельзя ненавидеть многих оттого, что им не уподобляешься.
"Письма к Луцилию", 7, 8
Люди учатся, обучая. [Отсюда пословица: "Уча, учимся".]
"Письма к Луцилию", 7, 8
"Но ради чего я учился?" – Нечего бояться, что труд твой пропал даром: ты учился для себя самого.
"Письма к Луцилию", 7, 9
Фортуна не сбивает с пути – она опрокидывает и кидает на скалы.
"Письма к Луцилию", 8, 4
Как много поэты говорят такого, что или сказано, или должно быть сказано философами!
"Письма к Луцилию", 8, 8
Художнику приятней писать картину, чем ее окончить. (...) Пока он писал, его радовало само искусство. Отрочество наших детей щедрее плодами, но их младенчество нам милее.
"Письма к Луцилию", 9, 7
Кто завел друга, чтобы тот выручил из цепей, тот покинет его, едва загремят оковы.
"Письма к Луцилию", 9, 9
Люди (...) шепотом возносят (...) богам постыднейшие мольбы.
"Письма к Луцилию", 10, 5
Живи с людьми так, будто на тебя смотрит бог, говори с богом так, будто тебя слушают люди.
"Письма к Луцилию", 10, 5
Некоторых больше всего и надо опасаться, когда они покраснеют: тут-то их и покидает всякий стыд. Сулла был особенно жесток тогда, когда к лицу его приливала кровь.
"Письма к Луцилию", 11, 3
Нам нужен кто-нибудь, по чьему образцу складывался бы наш нрав. Ведь криво проведенную черту исправишь только по линейке.
"Письма к Луцилию", 11, 10
Плоды для нас вкуснее всего, когда они на исходе; дети красивей всего, когда кончается детство.
"Письма к Луцилию", 12, 4
Возраст самый приятный тот, что идет под уклон, но еще не катится в пропасть.
"Письма к Луцилию", 12, 5
Смерть (...) должна быть перед глазами и у старика, и у юноши – ведь вызывают нас не по возрастному списку.
"Письма к Луцилию", 12, 6
Нет стариков столь дряхлых, чтобы им зазорно было надеяться на лишний день.
"Письма к Луцилию", 12, 6
Каждый день нужно проводить так, словно он замыкает строй, завершает число дней нашей жизни. (...) Отправляясь ко сну, говорить весело и радостно: "Прожита жизнь, и пройден весь путь, что судьбой мне отмерен". А если бог подарит нам и завтрашний день, примем его с радостью.
"Письма к Луцилию", 12, 8
Поблагодарим бога за то, что никто не может навязать нам жизнь.
"Письма к Луцилию", 12, 10
Я не устану потчевать тебя Эпикуром, и пусть знают все, кто твердит его слова и ценит их не за то, что в них сказано, а за то, кем они сказаны: лучшее принадлежит всем.
"Письма к Луцилию", 12, 11
Воображение (...) доставляет нам больше страданий, чем действительность. (...) Многое мучит нас больше, чем нужно, многое – прежде, чем нужно.
"Письма к Луцилию", 13, 4
Вымышленное тревожит сильнее. Действительное имеет свою меру, а о том, что доходит неведомо откуда, пугливая душа вольна строить догадки.
"Письма к Луцилию", 13, 9
Если бояться всего, что может случиться, то незачем нам и жить.
"Письма к Луцилию", 13, 12
Беда глупости еще и в том, что она все время начинает жизнь сначала. (Со ссылкой на Эпикура, но, вероятно, это собственная формулировка Сенеки.)
"Письма к Луцилию", 13, 16
До чего противно легкомыслие тех, (...) кто перед кончиной начинает надеяться заново. (...) Что гнуснее старика, начинающего жизнь сначала?
"Письма к Луцилию", 13, 16 – 17
Многим пришлось бояться оттого, что их можно было бояться.
"Письма к Луцилию", 14, 10
Кто мудр, тот во всем смотрит на замысел, а не на исход. Начало в нашей власти; что выйдет, решать фортуне, над собой же я не признаю ее приговора.
"Письма к Луцилию", 14, 16
Мы не должны ни во всем уподобляться (...) толпе, ни во всем от нее отличаться. (...) Больше стойкости в том, чтобы оставаться трезвым, когда весь народ перепился до рвоты, больше умеренности в том, чтобы, не смешиваясь со всеми, не выделяться и не составлять исключения и делать то же самое, что все, но иначе.
"Письма к Луцилию", 18, 3 – 4
Чего ты дожидаешься? (...) Исполнения всех желаний? Такое время не наступит! (...) Такова цепь желаний: одно родит другое.
"Письма к Луцилию", 19, 6
Покуда ты будешь на все зариться, все будут зариться на тебя.
"Письма к Луцилию", 19, 7
Заблуждается тот, кто ищет друзей в сенях, а испытывает их за столом.
"Письма к Луцилию", 19, 11
Люди больше всего ненавидят тех, кому больше обязаны.
"Письма к Луцилию", 19, 11
Малая ссуда делает человека твоим должником, большая – врагом.
"Письма к Луцилию", 19, 11
[Благодеяния надо] не разбрасывать, а распределять. (...) Дело не в том, что ты дал, а в том, кому ты дал.
"Письма к Луцилию", 19, 12
Люди не знают, чего хотят, до того мига, пока не захотят чего-нибудь.
"Письма к Луцилию", 20, 6
Даже самый робкий предпочел бы один раз упасть, нежели все время висеть.
"Письма к Луцилию", 22, 3
Немногих удерживает рабство, большинство за свое рабство держится.
"Письма к Луцилию", 22, 11
Все заботятся, не о том, правильно ли они живут, а о том, долго ли проживут; между тем жить правильно – это всем доступно, жить долго – никому.
"Письма к Луцилию", 22, 17
Все, чем тешится чернь, дает наслаждение слабое и поверхностное, всякая радость, если она приходит извне, лишена прочной основы.
"Письма к Луцилию", 23, 5
Плохо живут те, кто всегда начинает жизнь сначала. (...) Напрасно мы полагаем, будто таких людей мало: почти все таковы. А некоторые тогда и начинают жить, когда пора кончать. А (...) некоторые кончают жить, так и не начав.
"Письма к Луцилию", 23, 9, 11
Зачем сейчас портить себе жизнь страхом перед будущим? Глупо (...) чувствовать себя несчастным из-за того, что когда-нибудь станешь несчастным.
"Письма к Луцилию", 24, 1
Если ты хочешь избавиться от всякой тревоги, представь себе, что пугающее тебя случится непременно, и какова бы ни была беда, найди ей меру и взвесь свой страх. Тогда ты наверняка поймешь, что несчастье, которого ты боишься, или не так велико, или не так длительно.
"Письма к Луцилию", 24, 2
Поверь мне, (...) смерть настолько не страшна, что благодаря ей ничто не страшно.
"Письма к Луцилию", 24, 11
Надейся на справедливое решение, но будь готов к несправедливому.
"Письма к Луцилию", 24, 12
Отдели смятение от его причины, смотри на само дело – и ты убедишься, что в любом из них нет ничего страшного, кроме самого страха.
"Письма к Луцилию", 24, 12
Как водяные часы делает пустыми не последняя капля, а вся вытекшая раньше вода, так и последний час, в который мы перестаем существовать, не составляет смерти, а лишь завершает ее: в этот час мы пришли к ней – а шли мы долго. (...) "Смерть, уносящая нас, – лишь последняя смерть среди многих".
"Письма к Луцилию", 24, 20 – 21
Только люди бывают так неразумны и даже безумны, что некоторых заставляет умереть страх смерти.
"Письма к Луцилию", 24, 23
Мудрый и мужественный должен не убегать из жизни, а уходить. И прежде всего нужно избегать той страсти, которой охвачены столь многие, – сладострастной жажды смерти. Ибо помимо прочих душевных склонностей есть (...) еще и безотчетная склонность к смерти, и ей нередко поддаются люди благородные и сильные духом, но нередко также и ленивые и праздные. Первые презирают жизнь, вторым она в тягость.
"Письма к Луцилию", 24, 25
Все, в чем мы нуждаемся, или стоит дешево, или ничего н